Сильви Жермен - Янтарная ночь

Из кафе они вышли последними, когда официанты уже переворачивали стулья, ставили их на столы и подметали полы. Оказавшись на тротуаре, Янтарная Ночь, совершенно пьяный, вскрикнул. «Ну, что ты там увидел, — спросил его собутыльник, — призрак Нерваля во фраке и цилиндре, ускользающий из театра через служебный вход?» Но то была всего лишь внезапно выросшая перед ними башня Сен-Жак, которая показалась ему под изморосью жутким призраком — гигантской, воздетой в ночи рукой, готовой поразить город. Они еще какое-то время бродили по улицам нетвердой походкой. Больше не разглагольствовали, только его случайный знакомец насвистывал песенку «Что осталось от нашей любви?» Они прошли по улице Сен-Дени, утыканной мрачными девицами для утех с покрасневшими от холода ляжками. Янтарная Ночь — Огненный Ветер, отрекшийся от всякой памяти и от всякого прошлого, в свою первую парижскую ночь разгуливал по одной из самых древних, наиболее обремененных прошлым улиц города.

Улица Сен-Дени, великий коронационный путь, по которому короли и королевы при восшествии на престол въезжали некогда в свой город, направляясь на торжественный молебен к Божьей Матери. Улица Сен-Дени, великий погребальный путь, по которому государи, когда завершалось их царствование и пресекалась жизнь, с великой пышностью отбывали из своего города и от своего народа, возвращаясь в базилику, [12] Базилика Сен-Дени (ныне в черте Парижа) — традиционное место захоронения королей Франции. дабы упокоить там свои останки и продолжить в камне королевское предание. Улица Сен-Дени, последняя остановка осужденных по дороге к Монфоконской виселице, где они принимали, прежде чем повиснуть над городом, три куска хлеба и кружку вина из голых рук Божих Дочерей, монашек, поющих чистыми голосами покаянные псалмы. Улица Сен-Дени, открывающая вечером свои приютские двери бездомным, которые приходили сюда в поисках сна за два су, пристраивая «у Фрадена» свои пустые от усталости и голода головы на веревках, протянутых от стены к стене за нехваткой постелей для их убогих костяков. Улица Сен-Дени, ужасное чрево, скрывающее в своих невероятных вертепах племя оборванных теней — попрошаек, бродяг, жуликов, воров любого пошиба, умельцев выводить на сцену свою абсолютную нищету в немыслимом театре ужаса, чтобы через жалость и милосердие извлечь из нее выгоду.

Улица Сен-Дени, носящая имя одного из юродивых, который подобрал свою голову с земли, куда она скатилась, отрубленная ударом секиры, чтобы омыть ее в воде источника. Улица Сен-Дени — место, которое, задолго до того, как получило имя, задолго до того, как тут появился город, даже задолго до того, как тут появились люди и история, видела вереницы фантастических слонов, идущих к Сене на водопой.

Янтарная Ночь — Огненный Ветер шел, покачиваясь, по улице Сен-Дени под блестящим взглядом публичных девок. Целый строй взглядов, блестящих от туши и неона, направленных на проходящего мужчину. Но он замечал лишь их колени, округлость всех этих голых коленей, вылощенных дождем, слегка согнутых под грузом тел, уставших выставлять себя напоказ. Улица Сен-Дени, длинная дорога, обсаженная круглыми гладкими коленями, словно бульвар платанами.

В конце концов они добрались до Восточного вокзала. «Ишь ты! — воскликнул Янтарная Ночь. — Вернулись к исходной точке!» — «А не сесть ли нам на поезд, все равно какой?» — предложил его спутник. «Ни в коем случае. Не желаю вновь уезжать туда, откуда приехал. С южного или западного вокзала еще куда ни шло. Но не с восточного. Ни за что!» — «Тут нет ни южного, ни западного вокзала, — поправил его спутник. — У них другие названия, но забыл, какие». Они прошли через здание и вышли на пустынный перрон. Дошли до конца платформы и постояли там какое-то время лицом к рельсам, убегающим в ночь. Ничего не произошло, город, казалось, растворился в дожде и черноте, всякое движение остановилось. Они стояли в конце перрона, как на оконечности мола, затерявшегося среди моря, забытого кораблями. «Пошли спать», — сказал Янтарная Ночь. Он не держался на ногах, чувствовал, что еще немного, и рухнет замертво. Они вернулись на вокзал, легли на скамьях в зале ожидания и заснули в мертвенно-бледном свете и гуле ожидания, которое их не касалось.

В этом свете он и проснулся. Почувствовал себя еще более чужим, еще более потерянным, чем накануне, сойдя с поезда. Ужасно болела голова, казалось, что челюсть и волосы стали железными.