Анастасия Ермакова - Точка радости

Каждый день мой кавалер упрямо дожидался меня во дворе школы, провожал до дома и даже не осмеливался поцеловать. Над нами подтрунивали. А мне нравился неотступный молчаливый поклонник, ни на что не надеющийся, счастливый уже оттого, что может просто смотреть на меня, держать за руку.

Потом я ушла из школы.

Володя исчез как-то незаметно и безболезненно.

Наконец выяснилась причина тягучей пробки: на обочине, наклонившись в кювет, чудом держалась фура, а посреди дороги, со сплющенным со стороны водителя боком и разбитыми стеклами стояла красная «Ауди», рядом суетились санитары с носилками, мигали тревожные синие лампочки «скорой» и ГАИ. Водители проезжающих мимо машин жадно глазели на происшествие. Странно, что, глядя на такие вещи, почти никогда не испытываешь жалость, а только любопытство и ловишь промельк неосознанной, но уютной мысли: «Хорошо, что это случилось не со мной…»

Володя уже стоит возле подъезда. В тонкой синей с лампасами на рукавах куртке и давно вышедшей из моды шапке-петушке.

— Не боишься простудиться? — беру из его озябших рук белую поникшую розу, целую в щеку.

— Я привык легко одеваться в мороз.

— Знаешь, у меня был знакомый, он всю зиму ходил в одной футболке и утверждал, что ему не холодно.

— Может, йога какой-нибудь?

— Может. Только я ему не очень-то верила. Скорее всего просто хотел эпатировать окружающих.

Поднимаемся ко мне. Володя проходит на кухню, выгружает из пакета щедрые гостинцы: мандарины, хурму, сок, мороженое.

Минут двадцать таскаемся с ошалевшим от радости Хвостом по выстуженным улицам, под надзором скучающих на своем бессменном посту фонарей. Мы идем и держимся за руки, а пес то и дело ревниво оглядывается.

Сижу у Володи на коленях. Он кормит меня мандаринами. В десять вечера он уйдет.

К жене.

Целует меня в шею, нежно гладит живот, бедра, грудь. Расстегивает лифчик, карябает щетиной сосок, потом обхватывает его губами, начинает медленно посасывать.

— Скоро так будет делать твой малыш…

Перебираемся на кровать, долго лежим, до изнеможения лаская друг друга. Я знаю — это ничем не кончится. В моей руке теплый вялый комочек мужской плоти, тычется в ладонь, как слепой котенок. Утешительно поглаживаю его.

— Опять у меня ничего не получается, — вздыхает Володя. — Ты скоро меня бросишь, да?

— Не расстраивайся, мне все равно нельзя.

— Но, честное слово, с женой у меня не так…

— А как?

— Понимаешь, для этого нужны определенные условия.

Я молчу, и он начинает объяснять:

— Надо лечь по-другому, вот так… валетом… сначала погладить ноги… потом вот так… вот тут…

Он щекотно покусывает пальцы ног. Мне смешно. Дорожка поцелуев медленно ползет вверх. Щиколотки, колени, ляжки. В какой-то момент я перестаю смеяться. В ответ на призывы его настойчивого языка дыхание учащается, руки теребят его чуть влажные от пота волосы. Внутри стремительно нарастает задыхающееся острое счастье. В момент, когда меня пронзают горячие содрогания, оно затопляет меня всю, легкую и пустую, на мгновение перестающую чувствовать тяжесть своего живота…

— А теперь я, — вытирает он влажные губы.

Но у него снова ничего не получается.

— Не переживай, — успокаиваю его, — есть же какие-то таблетки.

— Да все перепробовал уже…

— И как?

— Да никак. Ты же видишь!

Приношу нам в кровать мороженое, мы молча съедаем его. Переплетаем липкие пальцы и снова лежим, обнявшись, воруя просроченные минуты у истекшего свидания.

— Пятнадцать минут одиннадцатого. Тебе пора.

Он встает, начинает торопливо одеваться.

— Как ты думаешь, от меня пахнет твоими духами? — испуганно спрашивает в коридоре.

— Нет, нет, не волнуйся.

— Можно я приду еще? — жалобно смотрит в глаза.

— Конечно.

Некрепко, впопыхах обнимает меня, неловко, по-товарищески пожимает руку.

— Шапку не забудь, — говорю.

Он натягивает ее до бровей. Петушиный гребешок делает его похожим на советского школьника-хулигана. Хвост чинно сидит в коридоре, строго наблюдая за тем, чтобы гость не остался на ночь и не занял в кровати его законное место.

В начале декабря улицы приобретают нарядный вид, в витринах магазинов светятся огоньками елочки, обещая праздник, который вряд ли случится. Но долгое ожидание взращивает надежду на чудо: вот в этом году непременно, обязательно будет лучше, чем в прошлом…

Украсила комнату мишурой, нарядила елку. Воздух наполнился блестящим искусственным весельем. Хвост с удивлением наблюдал за моими предновогодними, бессмысленными на его взгляд, манипуляциями, на всякий случай, изображая радость.