Светлана Петрова - Кавказский гамбит

— Разве вы верите в Бога? — с сомнением спросила жена Панюшкина, не видя у собеседницы крестика на шее. Сама Капа в церковь никогда не ходила из-за отсутствия времени и привычки.

Наталья Петровна подумала, что смысл вряд ли дойдет до необразованной женщины, но ответила с мягкой улыбкой:

Еще Шапошникова общалась в Хосте с Зиной Черемисиной, секретаршей директора пансионата — упрямого козла, считавшего себя вершителем судеб небольшой кучки подчиненных, которые полностью зависели от его прихотей. Зина, вдова, с характером, крепким от рождения и вдобавок закаленным в жизненных неурядицах, умела за себя постоять и еще извлечь из своей должности выгоду. В юности она училась в музыкальной школе и вынесла оттуда интерес к классическому искусству, поэтому высоким знакомством с москвичами гордилась. Она им пропуск на ведомственный пляж у прижимистого директора оформляла без проблем, а Шапошниковы у нее ключи от своей квартиры на зиму оставляли.

Женщин сближала любовь к морю. Душными июльскими вечерами они ходили на дикий пляж купаться. Без купальников.

Наталья Петровна медленно, с благоговением, погружалась в горько-соленую влагу. Море и небо сливались в единую, бездонную и бесконечную тьму. Когда вода доставала до подбородка, шептала тихо, чтобы не слышала Зина:

— Моречко, мое дивное, мое родное! Как я тебя люблю!

Потом поднималась на цыпочки и, наконец оттолкнувшись самыми кончиками пальцев, плыла в невесомости, почти не шевеля ногами и руками. Никакой границы между водой и телом! Она осознавала себя частью мирового океана, из которого вышли наши предки — это чувство было абсолютным.

Вдруг Зина сказала:

— Мы с первым мужем каждую ночь сюда бегали. Плыли по лунной дорожке голые, без костюмов. Ах, какое удовольствие! Вода во всякую щелочку проникает, а под ладонями взрываются серебряные пузырьки. Такая красота, что я плакала, а Черемисин брал меня прямо в море.

Некоторое время женщины плыли молча. Потом Наталья Петровна продекламировала нараспев:

Внятное присутствие счастья сопровождало Наталью Петровну от моря до самого дома и даже до кровати.

Шапошникову эти поздние заплывы не нравились, и каждый раз он пытался отговорить женщин от идиотского мероприятия. Мало ли кто может встретиться двум дурам в темноте?

— Не переживай, — смеялась жена нежным грудным голосом. — Кому я нужна?

— Мне.

Случалось, не дождавшись возвращения ночной купальщицы, он засыпал, как всегда нахмурив во сне брови. Не зажигая света, она ложилась с краю, аккуратно, чтобы не потревожить мужа, и сразу переставала о нем думать, а снова и снова переживала волнующие ласки соленой воды, слабый аромат которой еще хранило ее тело. Постель становилась на редкость удобной, голова уютно тонула в мягкой подушке, и Наталья Петровна быстро засыпала, позабыв, как в Москве ее мучила бессонница.

Шапошников привык плавать в бассейнах и к морю относился без всякого пиетета, а нагромождение полуголых тел, изнывающих на солнце ради никому не нужного загара, вызывало раздражение. Он входил в воду с каменным лицом, спортивным кролем в темпе vivace за пять минут покрывал расстояние до буйка и обратно, а потом тоскливо дожидался под тентом, пока наплавается и наныряется жена. Случалось, терпение пианиста лопалось, и он уходил один. Будь пляж менее комфортабельным, Шапошников здесь вообще бы не появился. Заботливая Наталья Петровна перед отъездом из Москвы звонила Зине, чтобы напомнить о пропуске.

К себе в однокомнатную квартиру секретарша высоких гостей не приглашала, смущалась, но иногда по выходным появлялась сама с тарелкой плавающих в масле ленивых вареников, которые обожал пианист, или с рассыпчатой армянской гатой — кулинаркой она была отменной, но готовить для себя одной не утруждалась, чему Наталья Петровна втайне завидовала. Зина скромно садилась в кресло ближе к двери, подчеркивая, что не претендует на продолжительный визит, но если звали к столу — а звали обязательно, как обязательно предлагали спиртное, — не отказывалась и произносила в честь хозяина утомительно-длинные витиеватые восточные тосты. Выпить она любила и, стесняясь этой своей слабости, просила наливать ей «по полосочку», на которую указывала крашеным ноготком. Шапошников кивал согласно и наливал, как просили, но частил, шутливо приговаривая: