Светлана Петрова - Кавказский гамбит

Обычно Наталья Петровна относилась к издержкам в характере супруга с пониманием и сочувствием — ведь человек пережил такой стресс! — но однажды, в Хосте, когда цвела белая акация и сладкий аромат рождал в ней приятные воспоминания и смутные безосновательные надежды, густой баритон Шапошникова слишком грубо разорвал ткань воздушного замка, в котором она пребывала.

— Ты еще не выстирала мою клетчатую рубаху?

Обязательно нужно испортить настроение! Она пыталась возмутиться:

— Да что ты к ней прилип? У тебя других много. Панюшкину опять новую сорочку отдал. В Риме покупал, — напомнила Наталья Петровна, которая хранила в памяти кучу мелочей, служивших ей вехами прошедшей жизни.

Раньше пианист был большим франтом, одежду покупал за границей, дорогую и качественную не только из потребности к хорошим вещам — положение обязывало. Узнаваемый публикой, он не мог появиться на улице одетым кое-как, не говоря уже о концертах. В огромном платяном шкафу до сих пор хранились костюмы давно устаревших фасонов на все случаи жизни, ворох широких и узких галстуков (Шапошников уже позабыл, как их завязывать), штабеля рубашек с рукавами длинными и короткими, из замечательной тонкой ткани, не сминающейся при стирке.

Наталья Петровна добавила с осуждением:

— Этот мужик в твоих фрачных сорочках с перламутровыми пуговицами огород поливает!

— Ну, не на рояле же ему играть. Да у меня рубах больше, чем у тебя ума.

Помру — Ваське же и отдашь, кому же еще? В музей мои наряды не возьмут — я не голливудская знаменитость. Почему бабы так созданы, что не могут смотреть на мир философски? Я когда на тебе женился, ты была в два раза меня моложе, а теперь почти такая же старая, как я, но не понимаешь, что жизнь конечна.

— Запел! Сам всех переживешь.

— Не хотелось бы. Но пока я жив, изволь исполнять мои желания, а если будет нужно твое мнение, что носить или дарить, я спрошу. Да и кто ты такая, чтобы давать мне советы?

Последовала пауза. Наталья Петровна на всякий случай прикрыла веками сухо блеснувшие глаза, но муж по выражению лица прочел: «Бог тебя накажет» — и тоже показал глазами: «Ой, ой, ой!»

Вслух она сказала:

— А ты можешь быть жестоким.

Шапошников насупился, буркнул сердито:

— Иногда. Как все.

Наталья Петровна почувствовала боль в сердце, которая возникла вместе с осознанием, что никогда ей не жить в этом доме на юге по своему хотению, в тишине и покое, засыпать не под телевизионную трескотню, а под шум ночного дождя или звон цикад и просыпаться вместе с птицами серым утром, еще не тронутым солнцем. Нет, такого счастья ей не видать. Муж не освободит ее никогда! Она недотянет, умрет раньше, чем иссякнет его злая сила. И тут же опомнилась, ахнула, даже пальцы прижала ко рту: «Я не должна так думать о Володе и желать ему — нет, не смерти, конечно! — но какого-то исчезновения. Я же его люблю и без него себя не мыслю! Тем более что давнюю мечту он мне все-таки позволил осуществить». Квартира у теплого моря среди магнолий и кипарисов стала последним оплотом жизненных сил, которые Наталье Петровне всегда приходилось напрягать непомерно. И не важно, что делалось это по собственной воле и называлось любовью.

Она жаловалась Капитолине:

— Я специально в московской квартире уюта не создаю, чтобы мужа туда не тянуло, а его тянет! Что он там потерял? В телефонную книжку смотреть страшно — одни прочерки. А он — в Москву, в Москву! Ну, прямо, как чеховские сестры. Господи, как я ненавижу этот грязный снег, скользкие тротуары, тяжелые шубы! Я тут ему разносолы готовлю, каждый день овощи с грядки и фрукты во всех видах, мороженое со свежими ягодами. Разве в Москве такое доступно? В центральных магазинах — цены заоблачные, а ближайший рынок — пять остановок на метро и еще на троллейбусе, а от него до подъезда — дальше, чем отсюда до моря. А он меня здесь с сентября грызет: поехали скорее, поехали домой. А тут что, не дом? Живет, как в санатории, где я одна и завхоз, и повар, и официантка, и прачка, и уборщица. Но летом без Хосты — я погибну!

На Капу перечень домашних забот не произвел впечатления. И чего благополучной москвичке не хватает? Как это — погибнет? Ну, не любит столицу, такая уж у нее фантазия. А самому-то в Хосте, ясно, что скучно — разве балабол Васька ему приятель? Капа покивала согласно — женщина женщину всегда поддержит, даже если не поймет.

Обнадеженная сочувствием, жена пианиста разоткровенничалась:

— Жизнь на юге всегда была моей хрустальной мечтой. Теперь молюсь Господу, чтобы здоровье Владимира Петровича позволяло каждую весну сюда возвращаться, а то ведь упрется — ему бы только повод!