Георгий Гратт - Скажи мне, мама, до...

— Привет, старик! — весело бросил он, будто и вовсе не умирал. — Что ж ты так хозяйство-то свое запустил?

— А ты… ты это чего здесь? Ты откуда? — совершенно растерялся Николай Иванович.

— То есть, как это — откуда? Оттуда! — махнул тот неопределенно рукой и возмутился. — Да ты и не рад, что ли? Иди-ка сюда, я тебя облобызаю!

И он, отряхнув от земли руки, по-медвежьи стиснул Николая Ивановича, тычась в лицо щетиной.

— Да постой ты, постой! — пытался вырваться тот. — Тебя же это… Ты же вроде того…

— Умер? — смеясь, подхватил Алик. — Да не верь ты всякой фигне! Смерти нет! Есть только вечная молодость! Ленин и теперь живее всех живых! — продекламировал он. — Мало ли чего набрешут!

— Но я фотографию видел!

— Это у следователя-то?

— Откуда ты знаешь про следователя? — насторожился Николай Иванович.

— А где ты еще мог ее видеть? — резонно заметил Алик, и с ним было трудно не согласиться. Но этим он не ограничился, а, загадочно подмигнув, хмыкнул: — Я про все знаю! И про то, как вы меня с Женькой отпевали, тоже.

— А-а, так ты уже был у него? — догадался наконец Николай Иванович.

— У кого? У Женьки-то? — переспросил тот и засмеялся. — Был, конечно, но не разговаривал. Инкогнито, так сказать. — Его тон начинал раздражать Николая Ивановича, он нахмурился. А Алик, словно чтобы поддразнить его, нарочно продолжал громоздить свои нелепости. — Я и у тебя был, между прочим, матушку твою видел. Постарела она совсем. Сколько ей уже?

— Восемьдесят три, — машинально проронил Николай Иванович. — А почему она мне ничего не сказала?

— Так она-то меня не видала, — опять хмыкнул Алик.

— Слушай, объяснись, наконец! — вспыхнул, не выдержав, Николай Иванович. — Что все это значит?

— Ну вот, сразу и объяснись! — притворно обиделся Алик. — Пойдем тогда в дом, что ли. Чего ж мы тут глаза всем мозолим Ты водочку-то початую прихватил? — хохотнул он. — Ладно, не сердись, у меня есть.

В доме, как с первого же взгляда убедился Николай Иванович, Алик уже надежно освоился. И опять этот факт неприятно задел хозяина.

— И давно ты тут? — сухо проворчал он, но, сразу спохватившись, добавил: — Слушай, а откуда ты вообще про дачу знаешь? Ты ж тут ни разу не был!

— Ну вот, опять вопросы, — печально улыбнулся Алик. — Нет бы выпить сперва.

Он достал из сумки бутылку, разлил по стаканам.

— За встречу? — спросил Николай Иванович.

— Сначала за воскресение, а то проводили меня с Женькой на тот свет, понимаешь, и глазом не моргнули даже — друзья называется! Прямо не по себе как-то! За встречу потом пить будем.

И, звякнув стеклом, они стиснули стаканы.

— Ну, давай, рассказывай, черт, как воскрес-то? — оживился Николай Иванович. — Свалился, как кирпич на голову!

— Тебе откуда рассказывать, с самого начала? С того, как в Москве расстались в пятьдесят седьмом?

— Обойдется, — махнул рукой Николай Иванович. — Ты главное давай.

— Как знаешь, — пожал плечами Алик. — Только вряд ли поймешь чего.

Он ухватил головку лука, макнул в соль, смачно хрустнул и, рассеянно отвернувшись в сторону, процедил:

— Ты уж прости, Коль, но не умирал я вовсе. Так получилось. В общем, не я был на той фотографии.

Николай Иванович чуть не подпрыгнул от этого нового известия.

— Что значит — не ты?! А кто же? Брат твой, что ли? Да у тебя и братьев-то никогда не было!

— Он больше, чем брат, он — двойник, — как-то тяжело вздохнул Алик.

— Какой такой к черту двойник?! Ты чего? Ты президент, что ли?

— Я ж говорил, не поймешь, — опять вздохнул Алик. — Сначала надо было рассказывать.

— И потом, откуда у него моя открытка в кармане? — не слушал его Николай Иванович. — Я разве с ним переписывался?

— Я сам ее туда положил, — мрачно признался Алик.

— Зачем?! — изумился Николай Иванович и вдруг обмер от страшной догадки: — Так это ты его и убил, что ли?

— Дурак ты, Колька, ей-богу! Хотя я сам виноват, конечно, не надо было тебя слушать. Его просто перехватили, понимаешь? Он меня предупредить шел.

— Ладно, — согласился Николай Иванович, — твоя взяла! Давай по порядку. Только плесни сперва — в горле пересохло.

Они неожиданно и неловко замолчали, каждый по-своему переживая ситуацию. Один — оттого, что надлежало ему рассказать, другой — оттого, что предстояло услышать. В любой дружбе, сколь бы давней она ни была, наступает минута такого молчания.

— Помнишь того типа, морячка, что увязался тогда за нами в Москве? — начал свой рассказ Алик.

Николай Иванович оценил корректность друга, но сам, тем не менее, не сдержался: