Ба Цзинь - Избранное

У нас действительно необыкновенно давняя и яркая культура. Наши предки создали немало замечательного и великого. Но в наши дни китайцы уже не могут жить лишь наследием прадедов. Китайская литература должна занять, как пишут эти авторы, „особое место в мировой литературе… создать нечто своеобразное“. Для этого нужны усилия наших писателей, а вывеска старой, унаследованной от прежних поколений лавки нам ни к чему».

Прошло полгода, в состоянии моем улучшения не видно, я по-прежнему не в силах написать большую полемическую статью. Выскажу лишь некоторые свои мысли по этому поводу. В сущности, я вовсе не собираюсь кого-либо убеждать, хочу только четко отделить истину от лжи, оглянуться на путь, пройденный мною за восемьдесят лет. Пусть узнают люди, как я его прошел. Каждый раз, оглядываясь назад, я отчетливо вижу оставленные мною следы, и в каждом из них что-то светится, даже в темную ночь освещая долгий путь; а когда он завершится, все сделанное мною, может быть, окажется сокрытым глубоко в почве и даст ростки. Я родился китайцем и умру китайцем; я писал книги, потому что я — китаец, и никогда не отрывался от своих корней: без них у меня не было бы своих собственных мыслей. Для кого бы я тогда писал? Кто понял бы мои чувства? Я всегда говорю, что я сын «4 мая», его молодые герои пробудили и воспитали меня. Никто не может отрицать, что я вырос на родной почве. «4 мая» раскрыло мне глаза, дало возможность воспринять новые идеи, новую культуру, придало мне мужества, и я смог постепенно отойти от семьи, покинуть старое гнездо, которое я называл «темным царством деспотии». По сей день я по-прежнему убежден, что если бы я не ушел из родительского дома, то давно бы уже зачах. Я смог выжить и найти свою дорогу в жизни именно потому, что отверг старую культуру, старые традиции. Существует мнение, что «движение 4 мая», «которое разрушило, сокрушило, отвергло китайскую культуру и тем самым подрубило корни национальной культуры, принесло вред китайской нации». Я, однако, употребляю только слово «отвергнуть», оно кажется мне достаточно сильным. Наше поколение мечтало лишь избавиться от гнета старших, ну, может быть, еще стать хозяином своей судьбы, и уж самая дерзкая мечта — увидеть в одно прекрасное утро новое общество, свободное и равноправное. В разговорах о революции со сверстниками — студентами, товарищами — мы уносились в наших мечтаниях еще выше. Но никому не приходило в голову «разрушать китайскую культуру» и тем более «подрубать корни национальной культуры». В то время мы были заняты поисками самого насущного — путей спасения страны, спасения народа. Народ полуфеодального, полуколониального Китая начал борьбу за свое существование, за независимость, свободу, демократию, прогресс и в первую очередь против империализма, феодализма, против разбоя милитаристов.

Я рос в большой помещичьей семье, обучался в домашней школе, знал назубок конфуцианский канон — Четверокнижие и Пятикнижие. Каждый год в седьмом месяце по лунному календарю, в день рождения мудрейшего учителя Конфуция, мы должны были отбивать поклоны, совершать церемонию. Но я терпеть не мог эту окружавшую меня плесень и гниль разложения. Я ненавидел «золотые лотосы» — бинтованные женские ножки, возвеличивание мужчин и унижение достоинства женщин, браки по сговору родителей, деспотизм главы семьи, безропотное подчинение молодых старшим… В моих глазах дед был самовластным тираном. В нашей семье одни бесстыдно развратничали, другие страдали и стонали.

Я помню, как старший брат со слезами жаловался на свою судьбу, и я поклялся ни за что не идти его путем. Он мечтал, что я «выучусь на чиновника и прославлю свой род», а я зарабатывал на жизнь своими сочинениями, и мое благополучие зависело от читателей. Я обличал разложившуюся систему феодального общества, ведь по сей день еще не выметен дочиста хлам феодальной культуры. Я утверждал вечное течение жизни, хотел сокрушить цитадель феодальной семьи и написал трилогию «Стремительное течение». В действительности мой дядя свел в могилу моего деда, так как, не дожидаясь смерти отца, начал растрачивать имущество, которое, по его мнению, он имел право получить при разделе наследства. Я не только никак не боролся против этого царства деспотии, я даже стоял на коленях перед телом деда. Некоторые склонны видеть в этом «изъян» моего романа «Семья». Но, простите, в то время я был всего лишь пятнадцатилетним мальчишкой. И, даже желая похвастаться, я не осмелюсь заявить, что наше поколение ставило этакую грандиозную задачу — «разрушить, сокрушить» китайскую традиционную культуру. Что касается моего личного опыта, то я всего лишь разорвал на куски книгу «Биографии добродетельных женщин», назвав ее страшной, насквозь пропитанной кровью. Но давайте подумаем спокойно, без эмоций: ведь нельзя отрицать, что и в наше время есть люди, считающие «Биографии» образцом поведения для женщины, видящие в женщине свою собственность, и, если она отвергает их любовные притязания, они готовы тотчас пустить в ход нож или топор. Так много еще феодального хлама! Но, как ни удивительно, находятся еще любители с превеликим шумом выискивать всюду частицы утраченной культуры. Вот пишут, что «движение 4 мая» «полностью разрушило историческую традицию, последовательно отрицало китайскую культуру», и в результате оказалась утраченной сама основа, благодаря которой мы выстояли в течение многих тысячелетий, а нация в целом… словно лишилась точки опоры, нарушился порядок в делах и отношениях между людьми.