Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

Я прожила счастливую жизнь… каждую минуту ее я любила своего мужа. Но он, он не знал, что такое верность… кровь играла в нем, и он не мог противиться. Он изменил мне! я носила тебя под сердцем… я ушла ночью. Говорят, он искал меня долго…

Прошло уже двадцать лет. Иногда доходили слухи: он сейчас где-то на Западе — где сходят с ума по золоту и становятся миллионерами. Год назад приезжал человек из Калифорнии… он его видел… богатым…

Ты найдешь его. Это моя последняя воля. Ты отдашь ему вот этот медальон… это его свадебный подарок… Скажешь, что я любила его и была верна… я вырастила его сына настоящим мужчиной… что перед смертью я простила ему… но не освободила от слова — он навсегда мой! Только мой…

На столе, рядом с горящей в свете дня свечой — медальон на золотой цепочке: юное девичье лицо, лукавое и печальное, в обрамлении пепельных кудрей. Внизу ажурной золотой рамки — крестик, вспыхивающий крохотными лучистыми камнями.

Крестик расплывается, увеличиваясь и бледнея, сквозь него проступает массивный и простой чугунный крест.

Кладбище. Свежий надгробный холмик с крестом. Молчаливый кружок народу. Пастор со скорбным, простым и величавым лицом. Опустив головы, все расходятся. Колокольный звон плывет над старыми вязами, стелющейся под ветром травой; рваные тучи, пенное серое море. Невеста идет, обняв обеими руками руку юноши.

…Вечерняя заря — малиновая кромка — гаснет над краем пшеничного поля. Он и она.

— Что я сделала… Я ни о чем не жалею… Я люблю тебя. Ты мой муж. Мой мужчина. Сильный… Справедливый…

— Теперь я буду с тобой всегда. Всегда, жена моя…

Ночь, дерево, калитка.

— Это надолго? Надолго? — Она тревожна, чуть не плачет.

— Я вернусь скоро. — Он печален, но тверд и уверен.

Хмурый рассвет: он выходит на крыльцо — в высоких сапогах, широкополой шляпе. Ставни закрывает, их и двери заколачивает досками крест-накрест. Отвязывает с цепи собаку, целует ее в морду.

У забора привязан конь. Садится в седло, опустив в переметную суму узелок: носовой платок с горстью земли с родного порога.

Уходящая вдаль к встающему солнцу дорога, силуэт удаляющегося всадника, сидящая на дороге собака с задранной мордой тихонько скулит, и девушка, тоненькая, с распущенными золотыми волосами — смотрит вслед, и опускается ничком в дорожную пыль.

Дальше: палящий полдень, он скачет на лошади невероятно комически, кособоко подпрыгивая и трясясь.

— Тпр-ру!..

Охая с мученическим лицом, держась за зад, кое-как сползает на землю.

— Ох-х… сплошная мозоль. И как на них люди ездят?.

Умывается и пьет из ручья, ложится в тени, кряхтит — и, потирая зад, переворачивается на живот. Лошадь трясет головой и сочувственно ржет.

…Веранда салуна: ковбои в качалках закинули на перила ноги в сапогах с высокими каблуками. Дым сигар, кони у коновязи.

Легкое оживление на невозмутимых лицах: появился наш ковбой. Язвительные замечания.

Он, растерзанный и потный, с грохотом спешивается, чуть не падая. Врастопырку, старательно и неумело привязав лошадь, поднимается по ступеням, неумело и вежливо приветствуя. Все обмениваются ироническими взглядами. Вслед ему — издевательский хохот.

Салун: расхлябанное пианино, дым, игра в кости. Он спрашивает у стойки пиво — и вливает в себя кружку, как в ведро опрокидывает. Вторую. Четвертую. Блаженная улыбка. Шестую.

— Не подать ли ведро, сэр? — осведомляется бармен.

— По-моему, этот парень дырявый.

— Просто он работал раньше пожарным насосом.

Подходит громила:

— Поставьте кружечку, мистер. — Вежливо-нагл.

Приветливая улыбка:

— Пожалуйста.

— И мои друзья — они тоже истомились жаждой. — Широкий жест назад — полдюжины обросших оборванцев нахально ждут. — Правда, желудки у бедных малюток малы для пива, приходится пить виски.

Наш ковбой отворачивается. Шуточки: «Он пьет за свою лошадь тоже». «Отодвиньтесь, джентльмены — сейчас из него брызнет».

— Вам не залило пивом уши, сэр? — Громила наклоняется к нему. — Разве вы не слышали просьбы? — Льет на него пиво из кренящейся кружки. Хохот.

Наш ковбой последним усилием воли сдерживается — и резко бьет его. Колотуха у него — пушка! (Ну, рука-то — гарпун в кита всаживать!) Громила безжизненно валится на пол.

Оборванцы бросаются на него — разлетаясь под ударами. Всеобщая махаловка: рушатся перила, разносятся столы, со звоном разлетаются бутылки, на рояле визжит задравшая юбки девица — пьяный нежно лапает ее за ноги, удивленно их разглядывая — и с аккордом падает на клавиши.