Александр Гроссман - Образ жизни

Герман придумал заглавие, сочинил две первые фразы про линию партии и добросовестно переписал несколько страниц из отчёта. Я показал Петру «статью», думал, он насторожится, а он рассмеялся.

— Я так же писал сочинение на вступительных экзаменах в институт. — Он смотрел куда-то в сторону и улыбался. — Не переживай. Всё уже опубликовано.

— А просто порядочность в счёт не идёт?

— Идёт, — ответил Пётр, — факультативно.

Недобрые мои предчувствия вскоре сбылись. Лабораторию разделили на две группы. Пилюлю подсластили: Петру досталась группа прокатки на том основании, что с волочением он уже разобрался и теперь может сосредоточиться на других процессах, а по сути Петра отделили от того, что было им сделано и легло в основу его диссертации. У меня не было жизненного опыта Петра. Я не был фаталистом и не считал, что всё, что ни делается, делается к лучшему, и я не заряжался йогой, хотя Пётр не раз советовал приобщиться. Я ощущал постоянное присутствие Германа за спиной, не мог унять раздражение, которое он вызывал во мне, и чувствовал, что не успокоюсь, пока не одёрну его. Но как? Мне нечего выложить на стол и припереть его к стенке. Кто знает, как далеко он уже зашёл? Две одинаковые диссертации ВАК не пропустит.

Идея устроить «прохвосту» западло возникла по дороге домой и так увлекла меня, что в тот же вечер, когда все улеглись, я устроился на кухне и принялся готовить бесплатный сыр для задуманной мною мышеловки. Прежде всего, сочинил заголовок, на который нельзя было не клюнуть. Труд мой выглядел внушительно и правдоподобно, ибо общие положения я добросовестно, слово в слово, переписал из учебников; они не отличались новизной и хорошо узнавались. «Новизной» отличались формулы и «математический аппарат», использованный для их выведения. Первой проверку прошла Зинуля: я попросил её переписать статью, ссылаясь на плохой почерк. Пока она грызла яблоко и переписывала, я сидел рядом и ждал разоблачения. Зинуля догрызла второе яблоко и отдала мне рукопись. — Ну, как? — спросил я. — Здорово. — Бездумно ответила она. Я ещё раз перечитал аккуратно переписанные страницы и подумал, что всё же надо дать Герману шанс и себе оставить лазейку на всякий случай. Взял красный карандаш и написал три слова внизу последнего листа: тройка, семёрка, туз. «Туз» подчеркнул и успокоился. Между страницами «обронил» светлый Катькин волосок, страницы сложил в папку с надписью «Публикации», убрал папку в большой ящик письменного стола, ящик закрыл на ключ, ключ повесил на гвоздик, прибитый с внутренней стороны тумбы письменного стола. Зря, что ли, читаем детективные романы! Когда волосок исчез, я выждал ещё пару дней, заглянул к Людмиле, выслушал очередную главу из хроники семейной жизни и, уходя, спросил, между прочим: — Наш всё шарится?

— Ой, — спохватилась Людмила, — хорошо, что напомнил. Он из твоего стола какую-то папку вытащил и к себе уволок. Вот, сукин сын!

Я, когда готовил западло, конечно, рассчитывал на какой-то эффект, но того, что произошло, никак не ожидал. Года через два, когда Пётр уже защитил свою диссертацию, наш директор по пьяной лавочке рассказал ему конец этой истории. «Дурак — он и есть дурак. Ври, да не завирайся. Поставил шефа первым автором и подсунул ему какую-то херню. Тот, не глядя, подписал, и херня эта вошла в сборник трудов к какому-то там юбилею. После подписи шефа рецензенту не пошлёшь. Отпечатали, разослали… Сборник хоть и закрытый, а всё же читают. Пришлось шефу отказываться от своей подписи, а Герку выперли без объяснений. Я его спрашивал: — Где ты эту херню взял? Молчит». А Пётр догадался. При случае спросил меня: — Дай почитать.

— Что? — не понял я.

— То, что ты Герману подсунул. — И рассказал мне конец истории.

Герман уже давно на пенсии. Копается в огороде. В конце концов, шанс у него был. Вместо того, чтобы присваивать чужие работы, лучше читал бы хорошую прозу.

Виктория подрабатывала на дому, печатала вечерами и по выходным. Бумагу для печати она добывала из одной ей известных источников и уже запаслась «хорошей финской» для диссертации Петра, а пока печатала черновой вариант на «дерьмовой», авторитетно заявляя, что для черновика сойдёт. Пётр не возражал — лишь бы чернила не расходились, когда будет вписывать формулы.

Шеф вернул диссертацию с пометками и замечаниями почти на каждой странице. Подробно объяснил, что и как исправить, где и чем дополнить, прощаясь сказал:

— Сдавайте экзамены, оформляйте работу и привозите готовую. В отделе аспирантуры Петру выдали ходатайство о предоставлении отпуска для оформления диссертации.