Митч Элбом - Искорка надежды

Когда они вернулись домой, Альберт не мог больше сдерживаться.

— Я не понимаю, — накинулся он на отца. — Ты — человек верующий. Твой двоюродный брат — нет. Ты каждый день молишься. Он — никогда. У них есть все, что ни пожелаешь. А у нас — ничего!

Отец кивнул, а потом ответил слегка нараспев на идиш:

— Бог не принимает случайных решений. Бог не наказывает людей ни с того ни с сего. Бог знает, что Он делает.

Больше они этой темы никогда не касались.

И это был последний раз, когда Альберт Льюис судил о жизни человека по его богатству.

Теперь, семьдесят шесть лет спустя, вещи для Рэба имели настолько ничтожное значение, что дело доходило до смешного. Одевался он так, точно купил все на домашних распродажах. Клетчатые рубашки и ни к селу ни к городу яркие носки, брюки самой дешевой компании «Хабанд», продававшей джинсы из полиэстра, и еще он любил усыпанные карманами жилеты. Такую одежду Рэб просто обожал, — чем больше карманов, тем лучше. Он запихивал в них ручки, листки из блокнота, крохотные электрические фонари, пятидолларовые бумажки, скрепки, карандаши.

Когда дело касалось вещей, он вел себя как ребенок: его не очень волновало, была ли вещь дорогой или дешевой, главное — получить от нее удовольствие, а он мог получить удовольствие от чего угодно. Кому нужны электронные новинки? Он любил радиобудильники, исполнявшие классическую музыку. Зачем ходить в изысканные рестораны? Его любимым лакомством были крекеры с корицей и печенье с начинкой из арахисового масла. Свое любимое блюдо он готовил так: в овсяную кашу насыпал кукурузные хлопья, добавлял чашку изюма и все это перемешивал. Он обожал покупать продукты, но только те, что были на распродаже — привычка со времен Депрессии, — и его походы в супермаркеты становились легендой. Он часами бродил между рядами продуктов, старательно выбирая нужный товар; а потом у кассы во время шутливой беседы с кассиршей подавал ей купон за купоном и с гордостью подсчитывал сэкономленные деньги.

Рэб без конца забывал про свою зарплату, и его жене приходилось забирать ее самой. Его начальная зарплата в синагоге была всего несколько тысяч в год, но и после пятидесяти лет службы она оставалась неприлично мизерной в сравнении с тем, что получали его коллеги. Он никогда не просил прибавки. Он считал это недостойным. В первые годы службы у него даже не было машины; его сосед Эдди Эделман отвозил Рэба в Филадельфию и высаживал возле метро, чтобы он мог попасть на занятия в Дропси-колледж.

Судя по всему, Рэб считал, что между верой и богатством существует неодолимая неприязнь. Если прихожане синагоги приносили ему подарок, он советовал пожертвовать его какой-нибудь благотворительной организации. Он ненавидел собирать деньги, так как считал, что религиозному лидеру просить у людей деньги не к лицу. Однажды во время проповеди он сказал, что ему лишь раз в жизни захотелось быть миллионером, когда он представил себе, скольких людей он мог бы спасти от финансовых катастроф.

Рэбу нравились старые вещи. Старые монеты. Старинные картины. Даже его собственный молитвенник был старым и потрепанным. Его страницы были переложены бесчисленными закладками и не рассыпались лишь потому, что были перетянуты круглыми резинками.

— У меня есть все, что нужно, — сказал Рэб, обводя взглядом беспорядочно разложенные на полках вещи. — Для чего гоняться за чем-то еще?

— Ваши слова напоминают цитату из Библии, — сказал я. — «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а потеряет свою душу?» [15] Евангелие от Матфея, 16:26. .

— Это сказал Иисус.

— Гм, прошу прощения.

— Не извиняйся, — улыбаясь, сказал Рэб. — Хорошо сказано.

Подсвист проносящихся мимо машин я вместе с пастором Генри Ковингтоном вошел в огромный храм прихода «Я страж брату своему». Величественный старинный зал с высокими сводчатыми потолками, вздымающимися трубами органа, массивной красного дерева кафедрой и балконом, уставленным рядами скамеек.

И несмотря на все это великолепие, церковь явно хирела.

Шелушилась краска на стенах. Потрескалась штукатурка. Деревянные полы обветшали, и, провалившись в колдобину коврового покрытия, можно было запросто вывихнуть лодыжку. Я посмотрел наверх и увидел в потолке дыру.

Огромную дыру.

С десять футов, не меньше.

— Большая проблема, — признался Генри. — Особенно когда идет дождь.

И тут я заметил, что на полу в стратегически важных местах расставлены красные пластмассовые ведра. От потеков воды белая штукатурка побурела. Первый раз в жизни я увидел дыру в потолке храма, и это почему-то напомнило мне корпус корабля, пробитый пушечным ядром.