Всеволод Бернштейн - Эль-Ниньо

Кинозал мы специально устроили в стороне от Лагеря, поближе к невидимой черте, которая делила Пляж на наши и их «владения», чтобы дети чувствовали себя более комфортно. Ваня предложил провести электричество и в Лагерь, устроить там освещение, подключить электроплитку, но Дед сказал, что нечего тратить драгоценную солярку на всякие глупости. «Кино, значит, не глупости», — недовольно буркнул Ваня. «Кино — другое дело», — сказал Дед.

Когда все было готово, я замахал руками детям: «Идите сюда! Начинаем!»

Как всегда, самым смелым оказался Альваро, тот самый мальчик, который не убежал во время нашего первого знакомства. Он увлек за собой и приятелей. Человек десять уселись перед экраном, остальные предпочли остаться на удалении.

Я запустил кинолебедку. Экран вспыхнул голубоватым светом и ожил. Под шум прибоя, при свете первых вечерних звезд зазвучала музыка, и побежали первые кадры — у меня комок застрял в горле. Петербург, Москва, Ростовы, Болконские… все на месте — все так же танцуют, любят и воюют. И океан шумит, и звезды светят, и все это сливается в одно нерасторжимое целое, я часть этого целого. И все будет хорошо.

По ходу фильма маленькие зрители тихо переговаривались, пытались растолковать друг другу непонятные моменты. Жалко только, что я ничем им помочь не мог. Некоторые эпизоды оказались неожиданно смешными — например, когда перед походной колонной марширующих русских солдат вышли плясуны-ложечники и принялись выделывать коленца, все мои зрители покатывались со смеху. Или когда Коленька Ростов убегал от неприятелей через заросли — в этот трагический, наполненный антивоенным пафосом момент все, кто находился перед экраном, предавались безудержному веселью.

Дед тоже смотрел, он сидел на песке, окруженный малышней, и смеялся вместе со всеми. В рейсе его в кино было не затащить.

Когда совсем стемнело, и фильм подходил к концу, на Пляже появились несколько женщин. Их темные силуэты застыли у «пограничной линии», не пересекая ее. Это были мамаши, которые пришли за детьми, они терпеливо ждали, когда сеанс закончится. Напрасно я махал им рукой, приглашая подойти ближе. Женщины не двигались с места.

Уже пошли финальные титры, а дети сидели неподвижно и все еще смотрели на экран. Пленка закончилась, экран стал белым и превратился в часть звездного неба, в гигантскую четырехугольную планету, сияющую отраженным светом.

Зрители начали оглядываться на меня.

— Это все! — сказал я. — Конец! Финито! Идите домой! Спокойной ночи!

Кто-то из старших ребят произнес отрывистую фразу. Женщины за «пограничной чертой» призывно загалдели. Зрители вскочили с мест и с радостными криками бросились к мамашам. Ко мне подошли Альваро и еще один паренек, одетый в военную куртку, такой же бровастый и большеглазый, как Альваро, только выше его на две головы и очень серьезный. Старший брат, сразу определил я.

Паренек по-взрослому пожал мне руку и представился:

— Хосе!

Я назвал свое имя.

Хосе заговорил по-испански, я разобрал только «грасиас» и «сеньор Костиа». В ответ я развел руками. — Не понимаю, но компрендо, сорри. — Про продукты спроси! — крикнул мне издалека Иван. Я не стал ничего спрашивать. Мы еще раз пожали друг другу руки и разошлись, довольные знакомством.

На следующий вечер, едва начало смеркаться, на Пляже около Лагеря появилась стайка ребятни. Они смеялись, хлопали в ладоши и выкрикивали: «Синема! Синема!». Я, как мог, попытался объяснить, что у нас только один фильм, других нет, но тщетно, крики «Синема!» от этого становились только громче. Чтобы не обидеть публику, пришлось снова подключать аппаратуру и крепить экран.

Я думал, когда фильм начнется и зрители увидят, что эта все та же первая серия «Войны и мира», они поймут, что у нас сложности с репертуаром и, может быть, даже не станут досматривать фильм до конца. Не тут-то было. Маленькие зрители снова с замиранием следили за объяснением Пьера с Элен, снова веселились вместе с плясунами-песенниками и покатывались со смеху от негероического бегства Коленьки Ростова. А на следующий вечер к нам опять пожаловала делегация с криками: «Синема!». Честно говоря, я был в замешательстве. Однако у Шутова и на этот случай нашлась теория: «Это же элементарно, старичок. Есть, как минимум, два объяснения. Первое — инерция повторяющихся событий. Любая последовательность повторяющихся событий, как грузовик, груженный лесом, имеет свою инерцию. То есть остановить ее не так-то просто. Если показываешь один фильм по сто раз, то тебя, как грузовик, уже не остановишь. Хоть ты и сам хочешь остановиться, но не можешь. Второе объяснение…». Второе объяснение умного кока я не успел дослушать, нужно было показывать кино.