Сергей Самсонов - Проводник электричества

— Я тебя понял, майор, — прошипел Самылин с запоминающей злобой.

— Нет, ты не понял! Мать есть?

— Что? Есть, да.

— Женат?

— Да нет пока.

— Вот видишь, «нет пока». А пацаны женаты. Нас тут тринадцать человек в отделе, у всех есть жены, дети, матери, отцы. Не ты им, а они тебе расскажут, каково это — смотреть в глаза жене и детям, которые порой задают жестокие вопросы. И что ты им скажешь? Про честность, про присягу, про закон? Как объяснишь им, почему ты, здоровый, сильный, молодой, не выгрыз им кусок достойного существования? Хорошую квартиру, уход, образование, воспитание? Почему они ползают в той же грязи, что и ты? Ты можешь для себя придумать, Игорь, десятки оправданий, но только твои дети в итоге про тебя поймут одно — что ты овца, которую всю жизнь пасли и стригли, что ты терпила, которого нагнули и имели, как хотели, и он не распрямился и не скинул. Вопрос уважения, Игорь. И если я, майор, не в состоянии заработать на нормальную квартиру для своей дочери, то после этого какой же я майор? Не признаешь? Не уважаешь? Ты не сопляк зеленый — воевал. Ты за эту страну, я — за ту. Если б не это, я б вообще с тобой не говорил. Размазал бы по стенке и выпер по служебному несоответствию, поскольку либо ты со мной, либо тебя не будет. Я все про тебя понимаю, пацан. Я вижу, кто ты есть и кем ты еще станешь через год, и через десять лет, если, конечно, будешь жив. Вернулся целый, да, на собственных двоих, в первые дни — как будто на чужой планете, так странно все вокруг, услышишь грохот, выхлоп — чуть не ничком кидаешься на землю. Пошел в ментовку, да, а потому что — ну куда еще? Хоть как-то и хоть чем-то на ту жизнь похоже, к который ты привык, на настоящую. Понятно все — довольствие, оружие… чтоб ни о чем не заморачиваться, да. Ну а потом ты стал не понимать — откуда столько мрази? Твои погодки, да, на тачках навороченных, гуляют девок молодых, красивых… пока ты там ползал в грязи да крови, они тут помахали газовым, продали ящик «Амаретто» и живут, не говоря уже о тех, кто выше, о чинушах. И вроде не шибко умнее тебя, и не сильнее, в учебке ты таких обычно с полпинка гасил. И мысль такая — а может, зря все это было? может, ребята понапрасну, да?.. Нет, мы с тобой знаем, что не зря, мы понимаем факт — жизнь происходит по закону жертвы, и кто-то должен сбрызнуть землю кровью, чтоб государство устояло хотя бы в самых общих, да, своих чертах. Пусть слабая, худая, но система, пусть лишь для бедных, слабых, но закон, пусть самая плохая, ненадежная, но все-таки защита от поразведшейся повсюду беспредельной мрази. Не будет чьей-то жертвы, без выбора, слепой, нелепой, глупой, бессознательной, — мы потеряем все, мы отдадим на разграбление этот город, мы потеряем своих жен, детей. Вот правда жизни, парень, — кто-то должен, причем без выбора, без всяких там «хочу» и «не хочу».

— Ну а чего же мы сейчас тогда, сейчас? — сказал вдруг Игорь зло, отчаянно, как будто уже времени не оставалось у него, чтобы начать все заново, чтобы по-новому существовать начать, хоть что-то сделать в пользу ясно понимаемой правды. — Менты-то что? Берут зверей и тут же отпускают за лимон. Не в той же самой шерсти разве получается?

— С волками жить. Давай врубайся, Игорь. Ну, вот закрою я сейчас всех этих, оформлю, не возьму с них бабок. И что — они все сядут? Да половина этой нечисти сольется на этапе следствия. Две трети будут завтра на свободе. Ведь следакам и судьям тоже что-то надо себе намазывать на хлеб. Они нам крупных сбытчиков сдают, не забывай, и тех мы убираем по-любому. Когда системе веры нет, надо гасить самостоятельно, но только крупных и по-умному. Лишь самую отъявленную мразь. Иначе мы утонем по макушку, а так мы хоть пока по самые глаза. Земли не вычистим, зато и не утонем. Ты думаешь, вот эти деньги, мне они зачем? Ты думаешь, я, сука, алчный, мамону хочу отрастить до колен. Нет, Игорь, я здоровый, мне ничего не надо от денег, кроме уважения и достоинства. Они не сами по себе же существуют, эти деньги, не только для того, чтоб их прожрать. В системе все взаимосвязано, как, епта, в структуре огромной молекулы — ну, как в учебнике по химии, решетка кристаллическая, да. Ты думаешь, а почему я в сорок лет всего-то навсего районный опер? Я был убойник, муровец, у Цхая самого учился, я Фишера брал, Казанову в Ростове. Да только был уволен за превышение служебных полномочий и за устойчивую, епта, нелояльность по отношению к начальству. Дружбан помог восстановиться, сейчас большим стал чином в ГУВД. И деньги помогли, чего греха таить. Купить себе сначала место рядового опера. И эти ля-мы я бросаю в пасти прокуратуре, УСБ и прочим — чтобы иметь возможность ну хоть что-то сделать. Не отпущу сейчас вот этих — не закрою тех. Не будет этих лямов — меня сомнут, и пискнуть не успею, а в это кресло сядет такое чмо с безукоризненной служебной репутацией. Ты знаешь, у кого она безукоризненная, а? А у того, кто в своем кресле ничего не делает. По отчетам все гладко, а район весь в говне. Поверь мне, я — лучший из тех, кто может быть в этой системе сегодня. Я хоть кого-то в состоянии закрыть. Не по закону, потому что сейчас закон насквозь весь проблядован, и этим законом тебя и гвоздят, чтоб возбухать не смел против всех тех, чья безнаказанность системой обеспечена. Меня купить нельзя — вот что такое эти деньги, Игорь, которые мы все сегодня взяли. Нельзя купить знаешь кого? А вот того, который все уже имеет. Не в закромах своих, не на счетах, боясь все это каждую секунду потерять, а по прямому праву — силы, власти и оружия. Нищета заставляет мечтать об объедках, нищета тебе шепчет на ухо, как бес: отпусти вот сейчас, только раз, это шанс твой сорвать большой куш, надо только глаза отвести… вот тебе психология нищего. А я рассуждаю не так, потому что я сытый, я могу выбирать без давления извне, без урчания голодного в брюхе. Я просто прихожу и забираю у них все. «Все куплю», — сказало злато, «все возьму», — сказал булат». Мы волки, Игорь, но не крысы. А волк не убивает, когда сыт. И не пережирает, потому что в противном случае он не сможет бегать. Мы все в единой сцепке, друг за друга порвем. Я все сказал — решай. Ты либо со мной, либо нигде. Ну так чего — накатим?