Энн Брашерс - Имя мое — память

— Вы собираетесь войти в комнату?

— Да, я хочу его видеть.

— Тогда почему бы вам не войти?

— Хорошо.

— Расскажите мне, что вы видите.

Вдруг ей сделалось грустно. Словно было нечто ужасное, о чем она забыла, а теперь вспомнила. У нее болезненно сжалось горло.

— Там нет Дэниела.

— Вы расстроены.

— Там три других солдата. А его нет.

— Мне жаль.

Люси почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

— Почему я подумала, что он будет здесь?

Рыдания мешали ей говорить.

— Вы любили его.

— Я любила его. Он не хотел покидать меня. Сказал, мы снова будем вместе. И еще он сказал, что никогда меня не забудет, что бы ни произошло, и я должна постараться не забывать его. Вот почему я написала ту записку.

— Какую?

— Записку себе. На будущее. Чтобы помочь себе вспомнить. Я спрятала ее в моей старой комнате в нише за книжной полкой. Там же лежит его письмо.

— Его письмо к вам?

— Да.

— В вашей старой комнате?

— Да.

— Где находится комната?

— В нашем старом доме. Большом доме. Не в том коттедже у реки, где мы живем теперь.

Люси описала местность вокруг большого дома, и находящуюся неподалеку деревню Хайз, и реку, и курятники, и старый огород, который из-за войны превратился в стоянку для автомобилей. Она описала старый сад, прекрасный сад, каким он был прежде.

— Когда именно? — спросил он.

— До маминой смерти. Она ухаживала за садом.

— Когда умерла ваша мать?

— Я была еще маленькой, но помню ее.

В какой-то момент его неторопливый голос вывел ее из дома и привел обратно в офис. Доктор снова просил ее расслабиться и сконцентрироваться на дыхании. Потом велел Люси открыть глаза.

Она чувствовала себя дезориентированной, но путаницы в голове не было. Ощутив отголосок грусти, а не подлинную эмоцию, Люси догадалась, что недавно плакала.

— Вы нормально себя чувствуете?

— Кажется, да.

— Вы помните то, что видели?

Она стала вспоминать.

— Думаю, да. В основном.

Люси осознала, что доктор Розен разглядывает ее лицо.

— Вы быстро и очень глубоко вошли в состояние гипноза, — заметил он.

— Правда? В норме так не бывает?

Взгляд его выражал неопределенность.

— Я бы не сказал, что существует некая норма. Но у вас хорошая реактивность и исключительно четкое представление о том, где вы находились и что видели.

Люси кивнула.

— Вы не знаете, что это означает? Основано ли это на каком-то знакомом для вас опыте? — спросил доктор.

— Не опыт, нет. Но все это казалось знакомым. — Она посмотрела на свои руки. — Вы бы могли назвать это возвращением в предыдущее состояние?

У него был немного смущенный вид.

— Возможно. Подобное случается.

— Не думаю, что это какое-то место, где я побывала. Но вы полагаете, что это может быть…

— Люси, наш сеанс сейчас закончится. Уверен, для вас это были волнующие переживания. Если чувствуете себя не в своей тарелке, милости прошу посидеть в моей приемной столько, сколько вам понадобится.

— Со мной все в порядке, — заверила она.

Она вновь принялась размышлять. У нее не было ощущения, что это произошло с ней или с кем-то другим. Где находится этот дом? Могла ли она когда-нибудь бывать там?

— Вы считаете, что-то могло происходить в действительности? Думаете, я оставила для себя записку? Ничего подобного я не помню.

Задавая эти вопросы, Люси чувствовала странное оцепенение.

Похоже было, доктор Розен не расположен выдвигать какую-либо гипотезу.

— Можно ожидать, что во время гипноза всплывут непонятные и несообразные детали. Как это бывает и во сне. Обрывки информации могут быть чрезвычайно полезны для самопознания. Но, пожалуй, не следует воспринимать их буквально. Самое мудрое — считать их метафорой.

Люси посмотрела ему в лицо.

— Это не было похоже на метафору.

В тот вечер Люси, приглушив звук, слушала в спальне с закрытой дверью запись своего сеанса гипноза. Сильнее всего ее поразил собственный голос. Представляя, как она по подсказке доктора Розена идет по коридору, Люси перестала говорить своим голосом, и он зазвучал как у англичанки. Это было почти сверхъестественно. Она три раза с бьющимся сердцем прослушала эту часть, чтобы убедиться, что поняла все правильно, что говорила именно она.

В реальной жизни Люси плохо удавались акценты. В школьной постановке «Оливера» в восьмом классе она играла кокни с ужасающим акцентом. Он был даже хуже, чем у Дика Ван Дайка из «Мэри Поппинс». Но на пленке ее акцент казался неправдоподобно неуловимым. Она не смогла бы воспроизвести его сейчас даже под дулом пистолета.