Наталья Лебедева - Миксы

– Какие тренеры? – у Валерика в глазах потемнело.

– Ну как какие? – Лёля осторожно поднесла к губам чашку и тихонько втянула в себя глоточек обжигающе горячего чая. – Футболисты, самбисты, дзюдоисты, легкоатлеты... Ну всякие! Какие ещё бывают?

– Ага, – сказал Валерик и сел. – Ага...

Вдруг жара, которая стояла последние дни, стала ощутимой и давящей. Пот потёк у Валерика по спине. Вдруг оказалось, что он всё неверно себе представлял. Он думал, что вечерами Лера сидит у костра в окружении девушек, которые работают воспитателями, хохочет, пьет водку, ест всякую ерунду вроде чипсов...

Он знал, что Леру пригласили в лагерь ди-джеи, но был уверен, что кроме них мужчин там нет... Или почти нет... А Лера не любила останавливаться на том, что первое подвернулось под руку. Ей нужен был выбор.

Нет, конечно, между футболистом, дзюдоистом, самбистом и легкоатлетом Лера выбрать могла. Конечно. И Валерик инстинктивно втянул живот, почувствовав, как при этом жирок собирается в круглые, валиками, складочки.

– А как зовут малыша? – спросила Лера.

– Даня. Валера.

– Как это?

– Ну... Если честно, то его зовут Валера – по паспорту. В смысле, по метрике. По свидетельству. Но мне... мне не нравится. Не очень. И я зову его Даня.

– Такое странное имя, – Лёля, смутившись, глотнула ещё чаю.

– Почему странное? – Валерик снял очки и протёр их краешком футболки: стёкла запотели от поднимающегося над чашкой пара. – Обычное имя.

– Ну потому и странно. Уж слишком оно обычное. Кажется, если и менять, то на что-нибудь эдакое.

– Ну знаете, – Валерик снова попытался отпить чай, но не смог дотронуться губами до кипятка и отодвинул от себя чашку, едва не расплескав, – иногда и Даня – очень необычное имя. В нашей, например, ситуации.

Лёля, казалось, почувствовала его раздражение и испуганно затихла, а Валерик расстроился, что нечаянно расстроил её.

– Давайте посмотрим, вдруг он уже ушёл? – Лёля поднялась, готовая идти на второй этаж. У неё была почти полная чашка чая, и возле лежала надкушенная конфета.

Валерик вздохнул и тоже встал. Они поднялись наверх по деревянной лестнице, и Валерик в который уже раз поразился тому, какой чужой выглядит сверху привычная кухня, перечёркнутая жёлто-сосновыми перекладинами перил.

На втором этаже было душно из-за нагретой крыши, и Валерик поспешил открыть окно. Тут было просторно и пахло деревом и лаком. С одной стороны обшивка была ещё не окончена, и там темнела рубероидом и грубыми необработанными досками изнанка крыши. Валерик очень медленно работал здесь: ему вполне хватало комнат внизу.

Лёля медленно подошла к окну.

– Ушёл, – сказала она, глянув на дорогу.

– И в самом деле, ушёл, – Валерик встал рядом. От Лёли едва различимо пахло ванилью. Вспомнились пышные булочки, которые бабушка пекла им со Львом в детстве. У них был такой же тонкий и привлекательный запах.

– Я пойду... Удачи вам... с малышом.

Дни следующей недели слились в однообразно-бесконечный день. Было жарко и сухо, и Лера каждый вечер уходила в лагерь, а Валерик каждый вечер прислушивался к звукам детской дискотеки. Потом ждал её до темноты. Она возвращалась трезвая, опаздывала редко, но часы без неё всё равно были мучительны.

Изредка, провожая Валерика на работу, Лера целовала его в щёку. Это было всё. И в конце концов Валерик стал задумываться над тем, кто же он ей: брат? дядя сына? родственник мужа? Чем были для неё те поцелуи? Нарушением родственного табу? Вызовом? Демонстрацией "просто-я-так-хочу"? И всё?

А он? Имел ли право он ревновать? Если Лера целовала его, значило это, что она что-то обещает? Валерику казалось – нет. Но он всё равно не мог избавиться от ревности, горечи, обиды. И от ненависти ко всем спортсменам в мире. Мучился виной перед Лёвкой, на женщину которого всю свою жизнь покушался мысленно, и вот – дотрагивался, целовал. Делал то, чего не должен был делать брат, если, конечно, он считает себя настоящим братом. А Валерик считал. И, сам не понимая почему, совсем не винил Льва за бегство.

Миксамёба пока не думала о любви. Ей было слишком жарко и сухо. Она совсем перестала двигаться, покрылась плотной тонкой коркой: словно зачерствела... Её можно было счесть мёртвой, но она жила. Просто не двигалась и не любила.

И вот однажды утром Валерик встал, чтобы идти на работу. В Лериной комнате было тихо. В кои-то веки все спокойно спали. Валерик умылся, оделся, позавтракал и накинул на плечо ремень своей сумки.