Альфред Коллерич - Убийцы персиков - Сейсмографический роман

Нежники ставят Смолку в середину своего круга. Смолка исполняет танец нежников. Они несут на руках восемнадцать господ. Ткач, Пантхауэр, Кегль и Пеппо стоят на коленях перед нежниками.

Смолка (господам). У вас уже прорезались зубки? (Все показывают зубы.)

Какой ты белозубый, Ткач! (Он бросает князя, который превратился в каплуна, Ткачу. Тот быстро проглатывает его.)

Синька. Всех наземь! (Все падают на землю.)

Смолка. Теперь вас семнадцать. Вот моя рука. Подойдите и целуйте. (Они устремляются к руке.)

Смолка (грозно кричит). Эй, козлобородый! Ну-ка повтори, что говорил. При всех скажи.

Остроконечная бородка (дрожа, как осиновый лист). Так... Куда это он идет? Они выползают из-за печей и идут в школу. Народу учиться ни к чему.

Синька. У них уже все зубки, все! Они вылезают из пруда, они грядут. У нежников острые зззубы! (Отпихивает графа в сторону.)

Князь Генрих (из утробы Ткача). Мария Ной-майстер — светило кулинарии. Она всегда умела извлекать вечное благо из тленного. О, Розалия Ранц, теперь твой Генрих стал снедью!

Смолка (грозно кричит). В ноги! (Появляется фрау Штюбинг. У нее черты Розалии Ранц. Она уводит Ткача.)

Князь Генрих (из утробы Ткача). О, благодатный оазис вокруг соска.

Черная бархатка (парит над коленопреклоненными господами). Что это за персиковый хлыст? Вы посадили его в моем саду. Или это камелия?

Смолка (грозно кричит). Персиковое дерево!

Черная бархатка. Где же моя пила? Я спилю его раз и навсегда. Только нам дано право владеть этим деревом. Его плоды предназначены для круглого стола.

Смолка (грозно кричит). Пила зззубчатая! Зззубы! Зззубья!

Черная бархатка. Я пилю, пилю, пилю. (В изнеможении прерывается.)

Желток (смертельно бледный). А вот и я, ваша смерть. Я последний день всеобщего и долговечного. Я ваша могила, ваш оловянный гроб. Мраморная доска ласкает мой взор. А где беседка? Не мешкай, Грес, хватай персики с круглого стола. (Поет.)

(Берет черную бархатку и вешает ее на персиковое дерево.)

Францик. Всем раздеться. Я буду обследовать вас. Дайте-ка слуховую трубку! (В то время как шестнадцать господ раздеваются, нежники с ужасающей быстротой шаркают ступнями по земле.)

Нежники, Пантхауэр, Кегль и Пеппо. Все только платья, платья, платья.

Францик (с диким хохотом). Я уже не слышу дыхания. (Бьет ногой по горе одежд. Гора растет. Господа начинают исчезать.) Вот мое заключение. (Отбрасывает слуховую трубку.) Там, где прошли нежники, пульс больше не бьется. Точка. Кухни пусты. С охотой покончено. (Макс Кошкодер без ружья проходит мимо.) Хоть плачь, хоть смейся! (Из земли вырываются языки пламени. Они перекидываются на одежды, но ничего не могут с ними поделать, так как гора платьев разбухает, выходя за пределы сцены. В самом пекле стоит, не тронутое огнем, персиковое дерево, увешанное теперь множеством черных бархаток.)

Смолка (с сатанинским хохотом трагика). А-а-а-ха-ха-ха-ха!

О. идет по саду. Вечереет. Нежники несут ему кукурузные початки. О. прислоняется к печи. На него устремлены взгляды сестренки и матери. Они видят образ нежника Смолки. О. садится за пианино и поет песню про ель. Он уединился, потому что ждет нежников. Шесть раз нажимает он на клавиши. Извлеченные звуки называются: Смолка, Нитка, Желток, Синька, Францик и Щука.

Он не считает их своими богами.

Иначе они были бы вне парка.

А за ним кончается белый свет.

Ночью он получит послание. Это будут ужасные вести. Вести о том свете, о смерти фазанов и перепелов. Вести смазывают картины и призывают О. и нежника Смолку.

Нитка правит и должен править.

Желток страдает и должен страдать.

Смолка убивает и должен убивать.

Францик сражается с болью и должен сражаться.

Щука играет на органе и должен качать воздух.

Нежники обладают властью.

О. опять стоит у печи и рассказывает о власти.

Мы в замке. Мы в башне. Мы лилии на гербе.

Заслышав шум механизмов, О. бежит на кухню замка.

Он готовит еду для нежников.

Ему выпало счастье быть нежником.

В ноги нежникам, канальи!

Графиня отодрала А. за уши, когда тот выкрикнул эти слова прямо в гостиной.

Графиня уже давно стала замечать, что А. взял моду влезать на богато украшенные печи в комнатах третьего этажа и что-то высматривать в запечных углах.