Дмитрий Поляков (Катин) - Дети новолуния [роман]

— Вот видишь, наместник хорезмшаха, как это важно, иметь много надёжных пешек. Выходит, не так важна знатность, когда пешка может стать первой фигурой, если проявит упорство.

Кучулук-хан энергично закивал в ответ, чуть не теряя сознание от вони и сала, которым вынужден был забивать рот, давясь от отвращения и при этом не смея подать виду. Глаза его наполнились слезой. Монгол ухмыльнулся.

— Тогда я должен понимать, с кем имею дело, — сказал он. — С пешкой, которая желает дойти до конца поля, или с ферзём?

— Я не люблю шахматы, повелитель, — выдавил из себя Кучулук-хан. — Мне ближе игра в бабки.

— А, знаю. Там один забирает всё, довольно одной ловкости.

Желая сменить тему, Кучулук-хан поднялся на ноги, снял с пояса кожаный мешок.

— Вот, владыка, вот прими с чувством искренней дружбы и преклонения перед твоим безграничным величием.

Каан хладнокровно взял мешок. Из него выпал усыпанный алмазами и изумрудами золотой амулет в форме парящего орла.

— Это великая и бесценная вещь, — добавил Кучулук-хан, прежде чем сесть.

Повертев орла в руках, каан пожал плечами:

— Как может быть великой и бесценной вещь? Вещь — не степь, не горы. Великим может быть только Небо.

— Я хотел сказать… я забыл сказать… этот амулет, он из Мекки… Его держал в руках сам пророк…

— А теперь ты отдал его мне, — закруглил каан и презрительно сморщил нос. — Твой бог держал в руках то, что теперь будет болтаться в моём далинге. Хорошо.

Лицо Кучулук-хана потемнело, это всегда означало приближение гнева. Он распрямил спину, глубоко выдохнул.

— Я подарил тебе то, что ты мог взять и так, — сказал он неожиданно твёрдым голосом, что несколько удивило каана. — Можно называть это слабостью. Но никто не уличит меня в предательстве веры. Аллах велик. Ему не нужны мои жертвы. В них нуждается мой народ.

— И это ты называешь жертвой?

— Это знак моего богатства и могущества, — вырвалось у Кучулук-хана, и он не пожалел о том, что сказал.

Ал-Мысри закрыл глаза.

Каан поправил малахай на голове и упёрся ладонями в раздвинутые колени.

— Чем ты владеешь? — помолчав, спросил он. — Этими домами, дворцами? Разве ты можешь погрузить их в кибитку и взять с собой? Нет, это они владеют тобой, а не ты ими. Удар камчой и тот заметней, чем твоё богатство и могущество.

— Прости, я не желал разгневать тебя, повелитель.

— Жаль. А ведь ты хотел стать мне младшим братом.

— Да я и сейчас этого хочу.

— Но братья всегда говорят друг другу правду. И не боятся.

Кучулук-хан хватал ртом воздух. Он не знал, что ответить.

— Хочешь еще хар-хоха? — спросил каан. — Бери.

— О нет, благодарю тебя. Сыт. Здесь бывали всякие застолья, но такого блюда эти стены ещё не видали. Очень вкусно.

В ответ на лестные слова монгол удовлетворённо кивнул, облизал пальцы и вытер руки о войлок своих сапог.

Кучулук-хан незаметно огляделся по сторонам и наткнулся на горящие глаза Кара-Куша. Он чуть не сказал ему: «Спокойней, сынок, охладись. Самая горячая месть сделана изо льда. Надо терпеть. Всё ещё впереди». От большинства ваз в зале остались одни черепки. Наружная дверь была выбита. Стены из нежно-розового мрамора сплошь покрыты фекалиями и кровью. Фонтаны завалены грудами вещей, притащенных сюда со всего дворца в виде военного трофея. «Подумать только, — пронеслось в голове, — две побритые монгольские морды — и такое разрушение! Вот и не верь после этого в волю случая».

Тем временем каан расспрашивал ал-Мысри о том, как ходит ферзь. В той комбинации, которую построил хитроумный имам, ферзь имел большие преимущества. Каану особенно нравилась эта фигура, сильная, манёвренная. Он долго разбирал возможности его поведения, заучивал.

На полуслове, не оборачиваясь, вдруг спросил:

— И что же мы будем делать?

Вопрос застал Кучулук-хана врасплох. Он даже вздрогнул:

— Прости, несравненный, я не понял…

— Ведь это твой сын принёс мне послание. А после ворота Халадж-кала отворились. Однако не просто так, а с условием.

— Да.

Кучулук-хан на мгновение зажмурился, толчками выдохнул воздух, чтобы собраться с силами, и вдохнул обратно. Момент откровения, которого он так долго ждал, наступил.

— Почему ты решил, что можешь ставить мне условия? — спросил каан, не отрываясь от шахматной доски. — Все, кто сдается, просят лишь об одном — жить.

— Это потому, что у них нет ничего другого.

— Что же может быть ещё?

— Ключ. Отпирающий любые ворота.

— Значит, он у тебя есть, — заключил каан и развернулся к Кучулук-хану. — Я люблю открытую схватку, — на губах у него просквозило подобие улыбки, — когда видишь врага и не знаешь, он — тебя или ты — его? Эти крепости, эти города, с ними много мороки. — В сиплом голосе монгола появилась доверительная интонация, которую уловил Кучулук-хан и внутренне воспрянул. — Последнее время мне много приходилось драться с городами. Они не нужны. И те, кто живет в них, тоже не нужны. А ключ, он просто отпирает ворота, да?