Андрей Ильенков - Ещё о женЬщинах

Так вот, шлёпает. Ещё великий русский постмодернист Прутков отметил, что матерьялисты и нигилисты не годятся в горнисты, потому что для этого надобны грудь и ухо. А как русские писатели почти поголовно таковы, то и вот. Грудь пока оставим в покое, а ухо плохо. Например, Горький. Вы знаете, Шура, как я уважаю Горького, но вот в романе его просветлённая мать едет по революционным показаниям в деревню, и что там происходит? На улице, быстро шлёпая босыми ногами по влажной земле, девочка говорила, речь девочки мы из скромности опускаем. Шлёпать — в смысле, что звук будет такой «шлёп-шлёп», как будто олени Санта-Клауса какают на лету и типа их какашки падают на землю со звуком «Шлёп!» «Шлёп!» — можно только нарочно, как жена дровосека. И не по влажной земле, а по мелким лужицам или самой поверхностной грязи, потому что при углублении всё это переходит в бульканье или чавканье соответственно, а по влажной земле звук от девочки будет совершенно иной, а именно — мягкое топанье. Неоднократно встречается также фраза, что кто-то шлёпает босиком по асфальту, простительная лишь для асфальта мокрого, потому что в противном случае (если же каламбурить, то не противном, а столь же прекрасном) возникает совершенно четвёртый звук — шорох. В общем, тут тщательнее надо, а то материя сакральная, а среднестатистический автор и в хуй не стучит.

Но ближе к полу. Как сам потерпевший и настрадавшийся за правду, могу свидетельствовать, что у грязного пола тьма недостатков. В первую очередь тот, что всякая вещь в себе, лишь слегка коснувшись его, тоже делается грязною. И в первую очередь бутерброд с маслом и икрой, которая сразу становится чёрной. А так-то она была жёлтая, мойвы. Также кончики брюк, которые поэтому приходится надевать, вставши на собственный стул. Беспокойно свесившееся до пола одеяло. Упавший с вешалки шарф или в изумлении выроненная из рук книга, тем более что и она, подобно бутерброду, падает вниз разворотом страниц, а не обложкой.

Но есть у грязного пола и достоинства, тоже многочисленные. Во-первых, на него не страшно пролить чашечку кофе, или ванну, или опять кастрюлю борща, не щей, подчёркиваю я, а борща, хотя последнего всё равно жалко. Ведь борщ варится так. Берётся килограмм говядины на кости. Разрубается топором на несколько частей, чтобы впихнулось в кастрюлю. Затем берётся килограмм говяжьей вырезки, режется и кусками бросается сверху. Доливается немного воды и варится до отделения мяса от кости. Потом кидается свёкла, десяток луковиц, горсть лавров, горсть чёрного перца горошком, солится, доваривается. Потом наливается, точнее, накладывается в миску, вытряхивается туда стакан сметаны, выпивается бутылка водки, и борщ можно есть.

На грязный пол в сердцах можно богобоязненно плюнуть, или, если по нему пройдётся босоногая красавица, то её ножки станут грязными, а ведь это очень красиво. Ради этой красоты я и терплю недостатки, хотя на самом деле роняю книги или надеваю брюки гораздо чаще, чем привечаю красавиц или, тем более, опрокидываю борщ.

Вопрос «Почему ножки должны быть грязными?» ответа не заслуживает. Но я сейчас сытый, пьяный, добрый, так уж и быть. Потому что это естественное их состояние в натуре, а как по происхождению я натуралист, словно Лев Толстой, то и люблю всё в натуре. В этом смысле я бескомпромиссен. По специальности я редактор среднего звена и работаю в офисе. Рабочий стол моего компьютера украшает картинка, где дама давит ножкой слегка подсохшую коровью лепёшку. Крупный план, отличная графика, ушлый натурализм. Драматург Сигарёв, когда это увидел, страдальчески поморщился и с нескрываемым отвращением сказал: «Андрей, это же говно!» Заценим, что это сказал не юный Вертер, а Вася Сигарёв, которого считают самым отъявленным чернушником. А что до начинающих литературную карьеру юных Вертеров или тем более впечатлительных пенсионеров-стихотворцев, то от них отбоя нет, и если какие-нибудь репродукции картин Бугеро из жизни пейзанок последние рассматривают с нескрываемым удовольствием, вероятно, предаваясь воспоминаниям о своём босоногом пионерском детстве, то картинку с рабочего стола мне приходится прикрывать от впечатлительных пенсионеров газетой. Лучше всего «Лимонкой». Потому что у Бугеро эти нормандские деревенские девочки очень хорошенькие, хотя и босенькие, но старательно причёсанные и умытые, у них даже ножки как-то остаются чистыми, и это относится не только к пейзанкам, но даже и к молоденьким нищенкам, по которым художник тоже прикалывался, а тут, понимаешь, всё в говне, как в жизни.