Борис Алмазов: Охваченные членством

Комсомол должен охватить членством наиболее большее число учащейся и работающей молодежи.

Эта книга — мемуары. Но мемуары — жанр солидный, академичный и скучноватый, хотя и полезный, а мне хотелось рассказать о смешных, веселых и трогательных случаях и событиях, в каких я если и не участвовал, то был «свидетель умиленный».

Книга написалась сама собой. По завету замечательного, любимого мною мастера Ю. Олеши я стараюсь, чтобы «ни дня без строчки». Правда, Юрий Карлович жил в мрачные годы социализма, когда писатель мог себе позволить писать «нетленку», сидя в кафе Союза писателей, а гонорара, полученного даже за небольшую книгу, хватало на то, чтобы безбедно жить хотя бы несколько месяцев. Несчастных, «затравленных писателей», ковавших литературу в Домах творчества, на берегах Черного или Балтийского морей, а также в Дубулты (ныне самостоятельная Латвия) и в Переделкине под Москвой, поджидали злобные критики, тупые редакторы и стукачи из КГБ. В государстве с тоталитарным режимом, где все ходили строем и жадно ловили команды из ЦК, творческие работники тоже были построены и кучковались в союзы, а союзы подкармливались всевозможными фондами (Литфондом, Худфондом, Музфондом и т. д.) и шел литературный процесс.

Для того чтобы считаться писателем, нужно было иметь удостоверение члена Союза писателей. Кстати, книги — совсем не обязательно. Поэтому иногда при составлении некролога руководство того или иного творческого союза долго ломало голову и рылось в архивах, чтобы обнаружить, что же такое создал покойный, считавшийся писателем, художником или даже композитором... И не всегда находило, но это мало что меняло в его судьбе и даже в некрологе (их, оказывается, в общих чертах на всех членов творческого союза заготавливали заранее).

Главное — быть в каком-нибудь «членстве», и тогда система «распреда матценностей» тебя принимала.

Человек, не охваченный членством в творческом союзе, не мог претендовать на звание литератора, художника и т. п. Поэтому и отбывал наказание как тунеядец будущий нобелеант Иосиф Бродский, ибо не мог считаться поэтом, поскольку не состоял членом Союза писателей.

Скажу больше и не без гордости. Я — писатель, потому что у меня есть удостоверение и справка с 1980 года (полсотни книжек не в счет!), а вот у Пушкина, например, — нет. Нет у него такой справки! Хоть все архивы переройте. Поэтому, например, человек, написавший пять четверостиший к трем раскраскам и вступивший в союз, — писатель, а Александр Сергеевич — самодеятельный автор. А то, что тогда не было творческих союзов, эпоху крепостничества совсем не украшает.

Теперь не то, а много лучше! (Если мы поддерживаем оптимистическое убеждение, в коем нас воспитывали и воспитывают до сего дня, что год от года все лучшеет и лучшеет...)

В литературе господствует направление, которое даже и не знаешь, как назвать. Были классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, теперь настал «апофигизм» всей страны! А литературный процесс, наверное, не прервался, но, заваленный тоннами макулатуры, ушел куда-то под нее, как под лед вставшей на зиму реки. Наверное, где-то там, в малотиражной литературе, он присутствует, но, как Сатурн, почти не виден. Наверное, есть писатели, которые, как «маленькие голландцы» в победившей свободной Фландрии, пухнут с голоду, пиша (пися) роскошные «Завтраки», «оттачивают селедочные головы» и шлифуют мастерство. Наверное, взойдет заря, и наши отечественные гоголи и Щедрины вылезут из подвалов и станут «глаголом жечь сердца людей...». Наверно... Верую и уповаю... Но позволю себе несколько перефразировать реплику Бабочкина из фильма моего детства «Чапаев», ту, что он со вздохом говорит пулеметчице Анке и ординарцу Петьке: «Счастливые вы! Молодые. До социализма (капитализма. — Б. А.) доживете. А мне уж не дожить!»

Я, конечно, приветствую будущее, но «двойственно», как Гоголь. Так написано в одном школьном сочинении: «Гоголь страдал двойственностью: одной ногой он стоял в прошлом, а другой приветствовал будущее» .

Я ощущаю и свое пребывание в этой классической позе, поэтому мне милы мемуары. Мне есть что вспомнить. А зачем? Чтобы повеселиться или, наоборот, загрустить и, даже не поверите, подумать. Ибо не скрываю — оглядываясь на давнее и недавнее прошлое и совершенно искренне веселясь, вспоминая «идиотизмы» минувшего, о многом «ностальгирую» и грущу, но «печаль моя светла!..»