Сергей Доренко - 2008

Лимонов стоял в это время у входа в президентский корпус и терпеливо объяснял четырем солдатикам стриженым, что надо его, Лимонова, пропустить в здание и проводить в кабинет президента. Потому что власть в стране взял Реввоенсовет. И он, Лимонов, председатель Реввоенсовета. Лимонов не велел своим бойцам обижать стриженых детей в униформе. По правде говоря, обидеть их становилось все труднее, потому что еще и еще подходили солдатики с насупленными лицами и с оружием. Надо их переагитировать, говорил Лимонов и объяснял про Реввоенсовет и про спасение России от буржуйских ублюдков. В это время началась стрельба. Кичливые горцы обнаружили себя безо всякой нужды. Они могли войти тихо, но распиравшая их гордость и зазнайство заставили палить без разбору в воздух на Ивановской площади Кремля. Они же не к президентскому корпусу побежали. Они провинциально предпочли насладиться обладанием туристическим – не административным центром. Новость о чеченах быстро мобилизовала лимоновцев и солдатиков. Часть отправилась за оружием в казармы кремлевского полка, уже вооруженные – к выходам из Кремля окольными путями, вдоль стен. Бой был длинным, изнурительным – никто умирать не стремился и в штыковые не ходил. Рассредоточились и постреливали. Исход определило то, что боевики не перетащили из «Икаруса», а они ездили по Москве на двух автобусах, боеприпасы. До конца дострелялись, поистратили рожки запасные и гранаты – тут их и прикончили революционеры, перешедшие на государственнические позиции, и солдаты, перешедшие де-факто на платформу революции.

– Теперь буржуев всех перестреляем, и нормально! – не пояснял, что именно нормально, сержант кремлевского полка Витя Исланде мрачно курящей девушке с мрачной же татуировкой на голом плече. Они ужинали в Екатерининском зале Большого кремлевского дворца – сосиски холодные макали в горчицу. Оба возлежали на ковре, подобно римским патрициям. Рядом валялись принесенные из буфета несколько банок красной икры, но ножа не было открыть.

В Георгиевском зале смеющаяся молодежь палила пробками от шампанского в потолок залпами – и нет, не долетали до потолка пробки. Долетал же, разлетался и снова налетал – непрерывный счастливый хохот.

А в коридорах бродили люди, на революционеров не похожие. Любопытствующие просто.

– Вениамин, нехорошо тут кидать мусор, тут ходили великие люди. Тут цари ходили, Распутин… – слышался женский голос из коридора.

– Распутин был выродком, это раз, он портил паркеты сапогами коваными, а у меня кроссовки, это два, он в Питере был, это три.

– Но это же не повод плевать жевачку на пол, – отвечала невежественная сторонница порядка непокорному поэту анархии Вениамину. Какие-то еще люди слонялись по коридорам и анфиладам. Кто и что – никто не спрашивал. Революция, сами понимаете…

Лимонов и человек пятьдесят его сподвижников занимали кабинет президента и ближние помещения. Спорили сначала, что бы еще такое захватить. Из кабинета Фрадкова из правительства звонил им Шурыгин, требовал подобрать толковых людей по электроснабжению. Влад как-то серьезно очень решил наладить немедленно народное хозяйство. И все будто искал заветный способ, метод, прием. И ответственных искал – расставить на ключевые места. Комиссаров, чтобы контриков принудить работать на революцию. А в Кремле уже подбирались команды ехать в Питер – нести пламенное дело революции. Подбирались добровольцы и на охрану хранилищ Центробанка и Гохрана. И другие соблазнительные планы высказывались.

При этом, вот парадокс, фактор ядерного взрыва, отменяющего все их планы, строгие победители в Кремле не учитывали вообще. Угроза взрыва воспринималась как долгосрочное условие новой жизни. Решено было отстраивать власть, налаживать экономику, устанавливать отношения с иными странами – все это в рабочем ритме до самого мгновения взрыва. Ведь взрыва в каждый данный миг нет, не правда ли? Вот мы и живем, налаживаем. А будет взрыв, тогда и поговорим о новых обстоятельствах. Может, еще до взрыва комета какая налетит на Землю? Запросто может. И что же теперь, в преддверии прилета кометы зубы перестать чистить? Никакого уныния: дело кометы – лететь стихийно и неразумно, дело террористов – взрывать, а наше дело – жить и творить потихонечку.

Свет в Кремле был свой, автономный, средства связи параллельные сохранились. Чудо обладания властью волновало. И мешало превратить мечты о рутинном строительстве Новой Прекрасной России в реальную работу. Сначала все-таки решили отметить это дело – разрядиться эмоционально. Послали народ таскать все из столовых кремлевских в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца. Чтобы пламя революции не затухало, назначили комиссаром Реввоенсовета по иностранным делам и по связям с прессой американца Алана Каллисона – корреспондента «Уолл Стрит Джорнал». Алана волна людская подхватила от музея Ленина, пришел он полюбопытствовать по-журналистски, да и остался. А куда ему еще идти? На Обнинскую атомную его не пустят, во Власиху не пустят, ну, он и сидел в Кремле – тут ведь тоже что-то происходило. С целью улучшения пропагандистской работы выдали Алану текст обращения ко всем людям доброй воли в России и в мире, ящик коньяку и пистолет Стечкина. Сами же удалились на праздник. Алан убедился довольно быстро, что позвонить кому-либо в Москве невозможно, и стал звонить через телефонистку по резервным правительственным линиям к себе в Штаты. В редакцию и приятелям школьным на Среднем Западе. Среди друзей был его однокашник по колледжу Рик Блэквуд. Рик теперь служил в морской пехоте довольно далеко от морей – на военной базе у Форта Коллинз, Колорадо. Состоял в звании майора. Майор Блэквуд, обычно сдержанный, в этот раз сильно обрадовался звонку. Сказал даже, что сам Алана разыскивал. Спросил, давно ли Каллисон был в России? Узнал, что Алан и сейчас в России, спросил, есть ли такая вещь, которую американец в России мечтал бы получить от друга из Америки. Каллисон подумал немного, посмотрел на стены кабинета президента, на ящик коньяку у стены. Он спросил: «Ты хочешь послать посылку?» Рик подтвердил, сказал, что посылку, но не почтой, а знакомый один едет – захватит, может быть. Алан оглядел еще раз свое новое рабочее помещение. Вроде бы все было правильно и уместно. Чего недоставало? «Знаешь, я понял, в помещении, где я теперь работаю, недостает пары сушеных кукурузных початков, indian corn, ты сам вешаешь такие над дверью для счастья и достатка? Тут таких не достать. Пришли не пару, а сразу четыре. И еще стаканчики из коровьего дерьма, а то тут кругом металл и мрамор – холодное все с виду. Стаканчики, ты знаешь, у нас на Среднем Западе я раньше везде видел такие: прозрачная пластмасса снаружи, прозрачная пластмасса внутри, а между стенок – высохший коровий помет. Это весело выглядит. Я хотел бы складывать в такой стаканчик ручки и карандаши. Все бы улыбались, поглядывая на него. Это как раз то, что сейчас нужно». Рик обещал посмотреть. А Алан воздал должное коньяку, расстроился только, что коньяк был недостаточно мягким. Расстроившись, еще пару часов писал и диктовал для своей редакции. А потом захлопнул свой офис, временно оборудованный в кабинете президента России, и пошел к ребятам добавить еще рюмочку.