Альберто Васкес-Фигероа - Игуана

Иногда Кармен де Ибарра задавалась вопросом, стоило ли ее отчаянное стремление почувствовать себя свободной тех страданий, которые впоследствии испытывала она сама и заставляла испытывать других, но так и не нашла удовлетворительного ответа.

Даже она сама не понимала причин своей непокорности и безумного, неукротимого порыва, который выбивал ее из колеи, отгородив ее разум темной непроницаемой завесой от всякого света или здравомыслия. Сколько раз она обретала счастье, столько же и отвергала; и, хотя впоследствии ненавидела себя за это, не могла совладать с безудержной тягой к саморазрушению, когда внутренний голос, хриплый и глубокий, приказывал порвать со всем и совершить безрассудное бегство на свободу.

Бродя в одиночестве в заброшенном саду — сестра ее повторно вышла замуж и теперь жила в Латакунге, — она снова и снова воскрешала в памяти лицо каждого мужчины, которого любила, и мысленно переносилась в прошлое — вспоминала счастливые дни в поместье у подножия Котопакси и чудесное путешествие, совершенное с Херманом де Арриага в Аранхуэс весной, когда они искали укромную часовню, в которой хотели обвенчаться.

Она знала, что счастье навсегда осталось в прошлом, но так и не могла сама себе объяснить почему.

Почти через год умер ее отец, и на похоронах она познакомилась с Диего Охедой, который произвел на нее впечатление своей манерой держаться, а также тем, что чуть ли не до наваждения напоминал ей супруга, Родриго де Сан-Антонио.

Что касается самого Диего Охеды, он влюбился в Кармен де Ибарра, как только ее увидел; его поразили ее фигура, ставшая теперь совсем хрупкой, печальный взгляд и, более всего, беззащитный вид; Кармен же не подозревала, что выглядит беззащитной и что из-за этого мужчин к ней влечет еще сильнее.

Диего Охеда стал часто ее навещать, невзирая на противодействие своей семьи строгих правил, убежденной в том, что эта женщина приносит несчастье мужчинам, которые к ней приближаются, и желавшей сохранить приличия, поскольку Диего Охеда был женат, хотя уже несколько лет жил в разъезде со своей супругой.

В один из своих визитов он заговорил о путешествии, которое недавно совершил на Очарованные острова, и о своем намерении обосноваться там, устроив на Идефатигабле факторию с целью заготовления ценного черепахового жира.

— На Галапагосах я создам для тебя империю, если ты поедешь со мной, — сказал он в заключение. — Там мы заживем в покое, одни вдали от всех, только ты и я.

— Одни?

— Я возьму с собой несколько семей индейцев отаваленьо. Я знаю, что могу на них рассчитывать: они преданные, честные и работящие. Эти острова — рай земной, и они ждут не дождутся, когда кто-то решится сделать их своими.

— Я подумаю, — пообещала Кармен.

И выполнила свое обещание, долго думая, приучая себя к мысли о том, что ее жизнь на островах будет как бы возвращением в те годы, которые она провела в поместье у подножия Котопакси.

Диего Охеда был человеком мягким, образованным, привлекательным и, судя по всему, необычайно чувственным; в нем не было инфантильности и некоторого властолюбия, присущих Родриго, или искушенности, которая угнетала ее в Арриаге. Именно такой мужчина был нужен Кармен де Ибарра, чтобы начать жить заново. К тому же теперь, после того как ее отец умер, а мать, как и сестра, тоже перебралась в Латакунгу, ей не перед кем было отчитываться в своих действиях, так что затея с Галапагосами рисовалось ей наиболее привлекательным и естественным из того, что можно было предпринять в ее положении.

Поэтому в итоге она приняла приглашение, и спустя два месяца в порту Гуаякиля они ступили на палубу элегантной белой шхуны «Иллюзия», оказавшись в компании с первой партией индейцев отаваленьо, хмурым капитаном и командой из шести человек.

До того момента Диего Охеда, воплощение рыцарства, не посмел дотронуться до нее даже пальцем. Он страстно ее желал, но также желал, чтобы она сама определила день и час, когда захочет ему отдаться.

Это было незабываемое плавание, несмотря на ограниченность свободного пространства на корабле, загруженном всем тем, что может им понадобиться на островах. На море стоял штиль, явление обычное в этих широтах, ветер едва веял, и их, скорее всего, толкало легкое течение, берущее начало у берегов Перу.

Это течение снесло их несколькими градусами южнее, приведя к отклонению от первоначального курса; однако в середине второй недели впередсмотрящий увидел землю, и перед ними начал вырисовываться, с каждым разом все четче, неприветливый островок, скалистый и пустынный, прибежище игуан, тюленей, олушей и гигантских альбатросов; он постепенно уходил вверх, от уютных пляжей и бухты на севере к суровым отвесным обрывам южной оконечности.