Денис Драгунский - Архитектор и монах.

Он усмехнулся, у него даже глаза заблестели.

Потом вдруг вздохнул.

— Правда, я их не любил. Никого. Ни старушку Фанни, ни актрису, ни всяких девчонок.

Он засмеялся, а потом полез во внутренний карман и достал записную книжку.

— У меня нет фотографии Леона, — сказал он. — А портретик есть.

Он вытащил из книжки квадратик твердой бумаги, завернутый в прозрачную чертежную кальку. Развернул. Это был рисунок тушью. Скорее даже шарж. Кудлатая голова, пенсне на кривом еврейском носу, презрительно сощуренные глаза, вздернутый подбородок.

Он положил этот крохотный рисунок на салфетку и уставился на него, подперев щеки кулаками. Потом повернул его ко мне.

— Сам рисовал? — спросил я.

Он кивнул.

— Зря ты это сделал, святой отец, — вздохнул он. — Леон мог приехать в Россию и устроить революцию. Только вообрази — Леон во главе России! Просто голова кружится. Другая страна, другая жизнь, другое все. Может, и нам с тобою что-нибудь бы перепало. Ты был его соратником. Он бы назначил тебя министром. А меня — ректором Архитектурной академии. Все-таки старый товарищ. Среди русских ведь принято помогать старым товарищам?

— Увы, не очень, — сказал я.

— Жаль, жаль, — сказал Дофин. — Ты прямо помечтать не даешь.

— Леон бы вряд ли помог. Это среди евреев принято помогать своим, — сказал я. — За это их все так любят и обожают. А мы с тобой не евреи. А Леон был хоть и еврей, но революционер. Все эти еврейские штучки его не интересовали.

— Тьфу на тебя! — сказал Дофин. Он в самом деле был слишком чувствителен к еврейской теме.

— Извини, — сказал я. — Сорвалось.

— Ладно, ладно, — сказал Дофин. — Если бы Леон был жив, все было бы по-другому. И войны бы не было.

— Ну, неужели? — я пожал плечами и попробовал усмехнуться. — Странные у тебя мечты. Мечты о прошлом. Глупо. Извини, но глупо.

Мне было неприятно слушать его фантазии.

Мне не понравились слова « зря ты это сделал ».

Зачем он так?

Ведь я Леона не убивал и Рамона не нанимал, не подговаривал. Я даже не подталкивал события. Самое большее, за что я мог себя упрекнуть, — что я не вмешался в ход событий. Не остановил Рамона. Но как я его мог остановить? Ну, допустим, я обратился в полицию. Послушали бы меня? Приняли бы мой донос к сведению? Бросились бы ловить Рамона? Нет, конечно! Что мне было делать?

Привязать его к кровати ремнями и простынями? Заткнуть ему рот и запереть дверь? Да и как это сделать, у меня не было для этого физических сил, у меня с юности постоянно ноет правая рука, я с трудом поднимаю чайник кипятку, мне больно застегивать пуговицы на рубахе. Но допустим, я силач и смельчак. Привязать к кровати ремнями — и что дальше? Чтоб Рамон умер от голода и жажды, в моче и дерьме? Я вдруг представил себе эту отвратительную картину, и у меня забилось сердце. За что его убивать? За что подвергать таким мучениям? За то, что он педераст и ревнует Леона к австрийскому мальчику-художнику? Причем попусту ревнует, потому что Леон и австрийский мальчик-художник вовсе не по этой части. Что они все, с ума посходили?! Или дать ему денег, чтоб он уехал к чертям, далеко, в Аргентину? Но у меня не было столько денег. У меня тогда почти совсем не было денег…

У меня вообще ничего не было, кроме Дофина, с которым у меня ничего не было.

В чем же я виноват?

— Дофин, — сказал я. — Ты сказал « зря ты это сделал ». О чем ты? Что я сделал?

— Знаешь, друг мой Джузеппе, — сказал он. — Дело об убийстве русского эмигранта Леона Троцкого еще не закрыто. Может быть, ты хочешь дать показания?

— Зови полицию, — я откинулся на стуле.

— Я пошутил, — сказал Дофин. — Я тебя не выдам, не бойся.

— Меня не надо не выдавать . Я ни в чем не виноват. Да, а почему не закрыто дело?

— Неизвестно, кто убийца. Убитый есть, орудие убийства тоже есть — кулинарный топорик. А убийцы нет.

— Убийца — Рамон Фернандес, ты что!

— Да. Все так считают. Все давали такие показания. Но вот еще бы Рамона спросить, для полноты картины. Если бы его поймали. Или хотя бы, — тут Дофин подвинул кофейную чашку к самому краю столика и зачем-то стал пальцем, медленно, миллиметр за миллиметром, сдвигать ее кнаружи. Будто ища последнюю точку равновесия. — Или хотя бы…

— Упадет сейчас, — сказал я. — И ты заляпаешь брюки.

— Или хотя бы нашли его труп, — сказал Дофин. — Убил Леона и повесился. Или утопился. Или убежал, скрылся, а через тридцать лет объявился в Аргентине.

— Рамон Фернандес! — засмеялся я. — С такой типичной испанской физиономией и вдобавок с таким именем очень удобно исчезать. Дофин! Это же все равно что рыжий Ганс Мюллер! Может быть, он уже сто раз объявился, а ты не заметил. В той же Аргентине. Рамон Фернандес открыл лавочку. Рамон Фернандес стал кандидатом богословия. Рамон Фернандес арестован за попытку ограбления банка. Рамон Фернандес женился на Марии Санчес. Рамон Фернандес скончался, наконец-то. Оплаканный вдовой, детьми и внуками.