Юрий Поляков - Гипсовый трубач - дубль два

Однокашники скрылись за колоннами, и автор «Кандалов страсти», который на самом деле не мог уже думать ни о чем, кроме Натальи Павловны, пошел бродить по окрестностям. Было еще светло, но солнце, краснея, неотвратимо оседало к горизонту. Деревья по-вечернему осунулись и едва роптали бронзовеющими кронами. Осенние листья за спиной падали с шорохом крадущегося злоумышленника, и мнительный писатель несколько раз даже осторожно оглядывался на всякий случай. Вдоль дорожки тянулись высокие заросли поседевшего иван-чая, попадались ювелирные снопы золотарника да мелькали в осенней траве голубые звездочки цикория. Вода в прудах потемнела и остановилась, лишь иногда на середине тяжело плескалась рыба, и круги добегали по глади до прибрежной осоки, где лягушки пробовали свои скрипучие голоса для ночного концерта, может быть, последнего в этом сезоне.

Андрей Львович вошел под сень парка, и ему показалось, будто сразу наступили сумерки. Черные колонны лип уходили вверх, поднимаясь из папоротника, похожего в лесной полутьме на птиц, вскинувших большие перистые крылья. На подгнивших стволах росли, плотно сбившись, огромные желтые чешуйчатые грибы. Вдоль крапчатой асфальтовой дорожки стояли высокие, в человеческий рост, скелеты высохшего борщевика. Изредка, пробив кроны деревьев, в глаза ударял ярко-рыжий луч уходящего светила.

На тоскующего Кокотова вдруг снизошла давно забытая, оставленная там, в литературной молодости, сладко-тягучая, томительная тревога – верная примета нарождающегося стиха, такая же верная, как тошнота при беременности. Слова, до этого бесцельно блуждавшие в праздном мозгу, вдруг стали сами собой, подобно стальным опилкам под действием магнита, собираться в рифмованные комочки смысла:

Неожиданное сравнение Натальи Павловны с самкой лешего, внезапно пришедшее в голову и даже поначалу вызвавшее у него прилив гордости за свои поэтические пороховницы, позже, после ответственных размышлений, было отвергнуто Кокотовым, как слишком рискованное. Он даже представил себе бывшую пионерку, густо обросшую шерстью, точно неуловимый гоминид «йети». Нет, не пойдет!

Так, в творческих муках, он добрел до грота, сложенного из гладышей еще во времена железнорукого штабс-капитана Куровского. Камни давно обомшели, меж ними выбивалась травка, а наверху росла раскидистая березка. Из медной трубки, вмурованной в кладку, журча, падала в бетонный вазон скрученная струйка. Автор «Нежной жажды» подставил сложенные ладони и напился – вода оказалось отличная, с кислинкой и железистым привкусом, она даже слегка покалывала язык, будто газированная.

Прислонясь спиной к холодной и бугристой стене грота, невольник стиха попытался все-таки переделать концовку, но вышло еще рискованнее:

Новый вариант к тому же совсем не соответствовал действительности: увлекаясь Обояровой, Кокотов о браке покуда не помышлял. Эти матримониальные намерения ворвались в стих явно в результате поиска концевого созвучия к слову «обнаженная». И совсем уж неприличным выглядело очевидное влияние Бездынько с его составными рифмами, которым жутко завидовали Асеев и Маяковский, возможно, именно из-за этого застрелившийся.

Андрей Львович напружил слабеющее вдохновение, пытаясь вновь пересочинить последние строки, но не успел: в лесу послышались голоса.

Однако из кустов показалась не «самая изысканная лешая», а стайка знакомых насельников: вдова внебрачного сына Блока, архитектор Пустохин, акын Джангулов, русская народная певица Воронкова и Ящик под ручку со Златой Воскобойниковой шли к источнику, неся в руках пустые пластиковые бутылки. По предписанию врача, перед каждым приемом пищи они обязательно пили целебную ипокренинскую воду, чем и объяснялось изрядное здоровье стариков, несмотря на неуклонно убывающее питание. Угнетенное душевное состояние и очевидная творческая неудача превратили одну только мысль о возможной встрече с жизнецепкими пенсионерами в невыносимое страдание, и бывший поэт, незаметно выскользнув из-под каменной сени, по короткой тропинке, самочинно протоптанной наискосок от асфальта, воротился в Дом ветеранов.