Владимир Вертлиб - Остановки в пути

Фантазия у меня совсем разыгралась, просто не удержать, так и гарцует. Сухой и прозаичный стиль отца я расцвечиваю сильными и энергичными выражениями. «Чиновники, не желающие вникать в наши обстоятельства» под моей клавиатурой превращаются в «равнодушных, невежественных, косных и тупых бюрократов», а «тяжкое эмигрантское существование» — в «горькую нужду — невыносимый эмигрантский жребий». Я то и дело вскакиваю, бегаю по комнате, жестикулирую, обращаюсь с пылкими речами к каким-то неизвестно откуда взявшимся вымышленным персонажам, снова плюхаюсь на стул, перевожу дух и почему-то чувствую себя счастливым. Это блаженное чувство не проходит, и когда я переписываю письма набело и печатаю на машинке. Мой указательный палец медленно передвигается по клавиатуре, то и дело замирает над клавишей, а я тем временем закрываю глаза и представляю себе, как адресат читает письмо, как, потрясенный нашей участью, он бросается к телефону, хватает трубку и звонит в Иммиграционную службу…

Но вместо этого приходят только коротенькие ответы, неизменно начинающиеся со слов «Весьма сожалеем, но…»

В последнее время отец совсем притих. Часами сидит в кресле, которое подобрал на свалке, смотрит в окно или читает газету. Когда я прихожу из школы, он даже не оглядывается в мою сторону. Иногда мне кажется, что он боится, как бы я не догадался, о чем он думает. Русские оригиналы писем он после обеда молча кладет мне на стол.

Мама три раза в неделю до глубокой ночи работает на кухне в кафе быстрого питания. Как и две ее коллеги-мексиканки, тоже не имеющие разрешения на работу в США, она получает два с половиной доллара в час, на семьдесят центов меньше установленной законом минимальной оплаты. Когда она приходит домой, я чаще всего уже лежу в постели, но просыпаюсь от ее шагов и от щелчка выключателя. До меня не долетают даже обрывки разговоров. Раньше родители ожесточенно ссорились, теперь перестали. Вскоре после прихода мамы воцаряется абсолютная тишина, и ее нарушают только грузовики, проезжающие к ближайшей фабрике.

Я просто ненавижу эту тишину, ненавижу это непонятное ощущение — то ли страх, то ли чувство вины, которое меня охватывает, когда отец перестает со мной разговаривать. Я знаю, что он до сих пор обыскивает мою комнату и читает мои дневники, как и все прошлые месяцы. До чего же мне хочется, чтобы он снова кричал, снова резко, грубо настаивал на своем, снова взрывался по малейшему поводу. Но его молчанию я не могу противопоставить ничего. Этого наказания я не заслужил.

Когда родители наконец засыпают, я открываю окно и осторожно спускаюсь по пожарной лестнице во двор, а оттуда в подвал. Через несколько минут я снова лежу в постели, включив карманный фонарик, и вот уже грохочут пушки под Геттисбергом, [46] Сражение под Геттисбергом в 1863 г. решило исход Гражданской войны в США в пользу северян. генерал Ли [47] Ли, Роберт Эдвард (1807–1870) — генерал, главнокомандующий армией южан в битве при Геттисберге. произносит речь, а президент Линкольн [48] Президент США Авраам Линкольн (1809–1865) пал жертвой политического убийства. падает, сраженный пулей убийцы. И только когда за окном начинает светать, я отношу книги обратно в тайник.

Через три недели я снова стою у входа в библиотеку. Нерешительно, медленно плетусь вверх по лестнице. Мимо меня спускаются и поднимаются читатели, и я разглядываю их с растущим раздражением. Беззаботные, самодовольные, у них-то точно есть карта социального страхования!

Положу книги на стол и молча уйду, чтобы не отвечать ни на какие вопросы.

Черт, уже поздно: миссис Райан сразу меня узнает:

— А вот и наш маленький эмигрант из России!

Миссис Фримен спрашивает, понравились ли мне книги.

— Да, нам же еще номер социального страхования нужен, — небрежно вставляет миссис Райан.

Все, конец, нет мне спасенья. Я даже пошевелиться не могу. Ноги будто к полу приросли.

— Тебе нехорошо? — спрашивает миссис Кардуччи. — Ты какой-то бледный.

— М-м-м… Н-н-нет, — бормочу я и для убедительности трясу головой.

— Да у тебя и руки дрожат, — замечает миссис Райан.

— Ты что, в такой теплый день мерзнешь, или это от наркотиков? — смеется она.

— Да что ты прицепилась к мальчишке, — укоряет ее миссис Фримен.

Она подталкивает мне через стол формуляр для записи, я узнаю свой собственный почерк, и тут она тычет пальцем в незаполненную графу.

Просто повернуться и уйти не могу. Никакая отговорка тоже как назло в голову не лезет. Поэтому я немедля заполняю требуемую графу. Вписываю число, которое хорошо запоминается — я его придумал, соединив дату рождения мамы и дату рождения отца.