Уилл Селф - Кок'н'булл

Итак, в свете всего вышесказанного можем ли мы винить Алана? Или, если выразиться точнее, станем ли мы утруждать себя обвинениями в его адрес? Станем ли мы сожалеть о Кришне Найполе, который, после отъезда Булла и Алана в Лондон, так и не выбрался из силка полиморфных извращений хозяина кебаб-бара в Уинкантоне? В неоновом свете морозильной камеры на плиточном полу ерзал и подрагивал трехслойный секс-бутерброд. Внизу распластался белый пудинг подружки куроеба, которая отсасывала у Алана. По ней, как горячая подливка по сливочному мороженому, растекалось вскормленное на птичьем зерне тело Тересия. Сверху, корчась в безумии и страхе, извивался и скакал на широкой греческой спине порочный доктор, больше всего походивший на сатира, кем он, очевидно, и являлся. А может, и нет. Ведь вместе с разочарованием, о котором шла речь выше, мы выбросили за борт и способность судить отношения других людей. В этом мире, где все безумны, но никто не виноват, всем отлично известно, что перст указующий рано или поздно обернется назад.

И давайте, прошу вас, без отвращения посмотрим на сцену возвращения: в понедельник вечером Алан вошел в дом с террасами, который называл своим. Конечно же, его еще мучит тревога, он еще должен сообщить о своем решении Буллу. Он понимает, что за этим последует тяжелый период, когда Булл, который все-таки вроде как журналист, раскроет свой большой рот. Но Алан знает: он в состоянии вынести все это, потому что, в сущности, он человек семейный. Смотрите, как он открывает дверь ключом, задвигает черный дипломат за вешалку в прихожей. А вот и Сесиль топает ему навстречу на пухленьких ножках. Алан сгребает ее в объятья и целует в липкую щечку. А вот и Наоми, она преданно смотрит на мужа. На плечах полотенце — она только что из ванной, от нее приятно пахнет. Они все приятно пахнут и жмутся друг к другу. Наоми решает, что теперь самое время сказать Алану, что она снова беременна.

Булл и «Странники» выпивали на прощанье в придорожном ресторанчике. Зажатый меж пластмассовых перегородок и игральным автоматом, оперативная память которого была много больше и эффективнее, чем у содержателя заведения, Булл пытался спасти хотя бы что-нибудь от его отношений с товарищами по команде.

— Меня и вправду подкосило это увольнение, — уже в энный раз говорил он Дэйву Джиллису. — Сейчас спад, и найти халтуру совсем непросто.

— Да знаю, Джон, знаю, — раздраженно отвечал Джиллис. После того как Булл вел себя в этом минитурне, он предпочел бы, чтоб его вообще выкинули из команды. В конце концов, в любительском регби общение с товарищами по команде не менее важно, чем сами матчи. У Джиллиса Булл всегда вызывал подозрения. Уж слишком он был добренький, открытый да дружелюбный. Джиллис нисколько бы не удивился, узнай он, что Булл — пидор. — Но где тебя черти носили? Мы отлично проводили время. Это, пожалуй, самое успешное турне из всех, что мы смогли припомнить, а ты каждый вечер куда-то съебывал после пары кружек.

— Да, че уж, Дэйв, придется мне кое в чем сознаться. Я тут познакомился с одной пташкой. (Буллу невероятно легко удалось мысленно поменять на Алане одежду и побрить ему ноги. Получилась весьма соблазнительная дамочка). Ну и, в общем, замужем она.

Джиллис даже удивился, что у него отлегло.

— Так чего ж ты молчал? Черт возьми, как будто мы не понимаем! Эй! Парни! Малютка Джон нашел тут запретный плод на стороне. Вот почему он срывался куда-то все турне.

Призванные к вниманию «Странники» дружно загоготали. Крупные, уверенные мужчины в блейзерах. Булла принялись нахваливать за его атлетизм, за то, что, протрахавшись всю ночь, он еще на поле выдавал столько результативных подборов и подач. Его похлопывали по спине и дубасили по плечу. Булла снова окутали густые пары мужского братства, и он почувствовал себя жуликом и монстром. Еще пару часов он не мог уехать в Лондон.

Дорога была ужасно утомительной. После выпивки, регби и перекошенного секса, которым он занимался с Аланом последние три ночи напролет, Булл едва выполз из метро, поднялся по улице и с большим трудом вскарабкался по лестнице домой. Пошатываясь, он ввалился в квартиру, прошлепал по коридору в спальню и бухнулся на кровать. Раздеваться не было сил. Он ждал забытья.

Но оно не приходило. Булл чувствовал, как в животике плещется пиво. Наверное, надо пойти отлить перед сном, подумал он, и поднялся с кровати. Уже стоя, он почувствовал, как тяжесть в животе сменяется тошнотой. Он дернул по коридору, но не успел добежать до ванной, как рвота хлынула изо рта. Булл подтирал ее, опустившись на колени, и размышлял, отчего это его тошнит. В пабе он выпил пинт пять — шесть, не больше, в любом случае, не столько, чтобы блевать. И тут подкралась разгадка, оставив приоткрытой дверь в тот мир, ту скрытую его природу, существование которой он с таким успехом отрицал последние несколько часов.