Хаймито Додерер - Избранное

Слева, у боковой стены, почти в самом углу лаборатории, стоял еще один низкий шкаф, нечто вроде комода, однако с дверцами, а не с ящиками. Поверхность его была покрыта тем же серебристо-серым материалом, которым был облицован угол у окна. («Кислотоупорная», — сказал Фрелингер, слегка похлопав рукой одну из стен.) Здесь рядом с каким-то большим предметом, завернутым в зеленую, окантованную кожей парусину (электромотор, как выяснилось впоследствии), виднелись две большие реторты из сверкающего стекла, вставленные в железные держатели. Зденко показалось, что это нечто противоположное сверкающим кристаллографическим моделям на приземистом столике рядом с подзорной трубой, но в то же время и что-то родственное им.

Он не спросил ни о том, ни о другом. В этом мы усматриваем его беспомощность в вещественном мире, где он вздумал устанавливать связи, вовсе не существующие. В новой части света в глаза бросаются мелочи, почти неприметные для аборигенов. Фрелингер водрузил на лабораторный стол большую стеклянную ванну, похожую на аквариум для золотых рыбок, всыпал туда какую-то белую соль и на две трети наполнил сосуд водой.

— Очень важно научиться наблюдать условия и обстоятельства, которые создаешь. Если ты все их удержишь в памяти, правильное объяснение получится само собой. Нельзя только ни о чем забывать. Здесь ведь могут воздействовать и побочные обстоятельства, которых ты совсем не хотел, но тем не менее их создал. — Он засмеялся. — Я покажу тебе простейший пример. А решишь его ты сам.

Этот Фрелингер был, собственно, очень хорошо одет, но не так уж элегантно. Скорее как ученый. Взять хотя бы массивную часовую цепочку на жилете. И высокие шнурованные ботинки. Зденко уже носил полуботинки.

Он бросил взгляд на реторты.

— Мы их только позавчера купили, — сказал Фрелингер и достал штатив с ретортой. — Залезай-ка внутрь, — он жестом пригласил Зденко.

— На манер Гомункула, — заметил тот.

Оба расхохотались.

— Вайдлер бы, наверное, в ней поместился, — добавил Фрелингер.

Вайдлер был самым низкорослым в классе. Зденко понравилось, что реторты снабжены притертыми пробками.

Оба юноши сосредоточились на приготовленном Фрелингером опыте. Он повесил две тоненькие проволочки, одна напротив другой, в воде, по узким сторонам стеклянной ванны. Они были обернуты изоляционной лентой, только на конце лепился кусочек металла длиной не более сантиметра.

— В воде — нашатырь, — сказал Фрелингер. — Я сейчас пропущу через нее слабый ток. — И с этими словами он повернул какой-то рычажок на распределительном щитке. — Придется немножко подождать, — добавил он и рассмеялся.

Зденко, стоя рядом с лабораторным столом, смотрел вдаль, которая, собственно, не была далью, она не простиралась перед глазами, не замирала под успокоившимся взглядом, но снова была близкой и перемежалась взбудораженной путаницей домов и фабричных кварталов. Под огромной стеклянной крышей вспыхнул ослепительно синий свет, из-за которого день на несколько секунд стал сумерками.

— Что это? — спросил Зденко, но то была лишь перенятая у Фрелингера форма вопроса, собственно, не вопрос, а манера поведения. Он совсем не хотел знать того, о чем спросил. С него хватало и синего свечения. Хватало броских феноменов материка, к которому пристал его корабль. Взаимосвязь деталей касалась не его, разве что обитателей этого дома. Мы видим, что Зденко был абсолютно чужд вещественности всего, что здесь открылось ему. Впоследствии он не стал ни инженером, ни естественником, в отличие от Фрелингера, со временем, в новом и совсем ином веке, ставшего одним из корифеев физики. Зденко же не прижился в новой части света. Однако гравитация была весьма ощутима.

— Я думаю, что это вспышка от сварки, — сказал Фрелингер. — Они теперь работают и по воскресеньям. Но утверждать не берусь, возможно, и что-то другое.

— Напротив гимназии, за садами, мы иногда видим такой свет, там, где высокий дом и тоже со стеклянной крышей, — заметил Зденко.

Фрелингер кивнул. Но это не то, там либо фотографическое ателье, либо литография. «Лёви и К°». Сейчас они с удовольствием вспомнили одно происшествие в четвертом классе: когда на уроке перед большой переменой читали «Кладоискателя» Гете, как раз на словах: «Но пробился издалека свет сияющий и чистый…» — у «Лёви и Кº» вспыхнул свет дугового фонаря, гимназический служитель Цехман зазвонил в звонок, возвещавший конец урока, и класс разразился хохотом, к вящему удивлению преподавателя, который со своего места на кафедре не мог видеть этого светового явления.