Хаймито Додерер - Избранное

Похоронили ее, разумеется, в Чифлингтоне. Кончина жены для Боба еще увеличила серьезность положения, возникшую после смерти отца, ибо он и так уж сомневался, достанет ли у него сил одновременно руководить английским предприятием и его венским филиалом. Из-за постоянной перемены местожительства в жизнь его закралась какая-то неустойчивость, к которой еще добавилась долгая депрессия после смерти Харриэт. К черной ее сердцевине — нередко вовсе скрывавшей конкретный повод, а именно кончину жены, так что эта депрессия как бы становилась ни от чего независимой, присоединялась, словно мрачный ореол, мысль, что в Англии, куда Харриэт всей душой стремилась вернуться, она прожила бы дольше. После смерти деда Дональду еще предстояло пробыть ряд лет в public school. Но он, Роберт, не мог оставить на произвол судьбы венское предприятие, скорее уж, завод в Чифлингтоне, где все было издавна налажено и ничего, кроме его временных наездов, не требовало. Так он постепенно и угнездился в Вене.

В первые недели житья Дональда в Вене — не в прежней детской, но в огромной комнате на верхнем этаже с окнами, выходящими в парк, — отец и сын за день, случалось, обменивались лишь несколькими словами.

Тем не менее надеждой Боба, и надеждой вполне обоснованной, стал Дональд. Его занятия в венском Высшем техническом училище нельзя было не назвать предельно углубленными и экономными в смысле затраты времени. С первой минуты он, видимо, вменил себе в обязанность как можно глаже и быстрее со всем этим разделаться, не опаздывая ни к одному сроку — ни со сдачей обязательных чертежей, ни со сдачей так называемых коллоквиумов. То же самое было и с государственными экзаменами. Дональд одинаково не выказывал пристрастия ни к практическим, ни к теоретическим занятиям. Математика 1-й ступени или математика 2-й ступени и механика значили для него столько же, сколько технология машиностроения (которой ему следовало бы интересоваться больше, чем другими предметами, учитывая его будущее на заводе), специальность, на которой часто спотыкались наиболее одаренные студенты, именно потому, что она давалась в основном зубрежкой (как фармакология медикам или источниковедение историкам). Дональд честно зубрил, когда это было необходимо, но явно без всякого интереса к предмету. Он никогда не говорил о Высшем техническом, даже с отцом, который в свое время изучал ту же специальность. Бобу Клейтону с Дональдом приходилось так же нелегко, как некогда самому старому Клейтону в Бриндли-Холле. Перед лицом такой замкнутости он мало-помалу сделался искательным. Во время каникулярной практики, начинавшейся теперь на венском заводе по окончании каждого семестра, он предоставлял Дональду полную свободу действий, но немало удивлялся тому, как сын брался за дело. Поначалу, видимо ничуть не стремясь составить себе общетехнологическое представление о рабочих процессах в целом, он силился приобрести ремесленные навыки. (Боб Клейтон в Чифлингтоне поступал по-другому.) Дональд учился сперва работать на токарном станке, затем обрабатывать стальные листы и так далее. Монтаж — это уже под самый конец.

Тревога Клейтона о будущем в значительной степени улеглась, когда в июне 1902 года Дональд вернулся домой с дипломом инженера-машиностроителя. Вскоре он начал свою деятельность инженера-производственника на венском заводе, теперь досконально ему знакомом, так же как и любому рабочему. Дональду было тогда двадцать четыре года.

Итак, по истечении 1902 года положение значительно улучшилось. В Вене находились Дональд и Хвостик, бывшие в прекрасных отношениях. Доктор Эптингер был еще весьма деятелен. Роберт теперь имел возможность подолгу заниматься заводом в Чифлингтоне. Если надо было решить какой-нибудь вопрос на венском заводе, то ведь худо-бедно существовал телеграф. В Бриндли-Холле о Роберте пеклась Кэт, вновь пересаженная на английскую почву. Старая миссис Чиф приказала долго жить.

Чаще, чем раньше, он отправлялся верхом в Помп-Хаус. И, как некогда Харриэт, сидел в маленьком коричневом кабинете ее дядюшки, которого с первых дней своего брака, вполне естественно, воспринимал как тестя. Прежде эта комната была своего рода точкой опоры. Архимедовым рычагом для Харриэт; теперь она стала почти тем же для ее вдовца. Так или иначе, но не одиночества искал он в Помп-Хаусе, одиноким он был и в Бриндли-Холле. Бриндли-Холл был велик, пуст и просторен. Здесь же окружающее как-то замыкалось, во всяком случае в этой коричневой комнатке. В ней Боб чувствовал себя словно в ящике из-под сигар. Одиночество становилось наслаждением. Вполне подобающим наслаждением. Ведь ему уже было за пятьдесят. Волосы его еще не изменили своего цвета. Здесь можно было спокойно курить трубку. Садовник стал очень стар, а жена его почти не изменилась. Всякий раз она спешила с пучком соломы, когда ее муж снимал спортивное седло. Затем он, ковыляя на своих кривых ногах, водил лошадь взад и вперед. Клейтон готов был поклясться, что на нем та же шапочка, какую он носил, когда Боб был женихом.