Хаймито Додерер - Избранное

Сеньор Руй стоял как вкопанный и смотрел на свой меч, на котором появились две зазубрины. Правая рука еще ныла от сильного удара. Так он стоял долго. Что-то звякнуло сзади. Он обернулся, увидел Говена, чье белое как полотно лицо выделялось на буро-коричневом фоне леса, увидел стремянных, робко жавшихся поодаль и во все глаза глядевших на своего хозяина как на сказочного богатыря, увидел лошадей — и верховых, и вьючных. Говен опустился перед ним на одно колено и поцеловал руку, сжимавшую меч. Сеньор Руй провел левой рукой по его волосам, потом неловким движением засунул меч в ножны.

— Вы величайший герой всех времен! — воскликнул Говен, не подымаясь с колен. — Вы на наших глазах обратили дракона в бегство…

Сеньор Руй подошел к своему коню и похлопал его по шее.

— Поехали… Скоро устроим привал, — сказал он наконец. — Туда! — И махнул рукой в сторону, откуда они приехали.

Говен ошеломление уставился на него.

— А Монтефаль?.. А герцогиня?.. И потом, в той стороне лес, может быть, кончится быстрее! Иначе нам опять придется ехать недели три, — робко выговорил он.

— Ну, раз так… — ответил сеньор. — Тогда — по коням, и в Монтефаль! И они поскакали рысью, несмотря на то что дорога еще некоторое время шла в гору.

Спустя дней восемь после встречи с господином и повелителем лесов они устроили очередной привал на отлогом, лишь кое-где поросшем кустарниками холме. А на другое утро, не успели они проехать и получаса, стволы все заметнее стали расступаться, будто подаваясь под напором открытых просторов: лес, вне всякого сомнения, кончался. Сеньор Рун выслал вперед пешего дозорного, и вскоре тот, запыхавшись, прибежал обратно и рассказал о необозримом крае, далеко раскинувшемся во все стороны, о селениях, дорогах и церквах, а особенно о крепости со множеством башен и ворот, видневшейся в глубине долины.

— Это Монтефаль, — сказал Родриго.

И он велел прицепить к древку копья треугольный флажок — свой знак вольного рыцаря, — надел на голову шлем, а на левую руку щит с зеленой и золотой поперечными полосами, до сих пор лежавший внутренней стороной кверху на одном из вьючных седел, и натянул на руки тяжелые перчатки. Destrier тем временем был снаряжен как для турнира, и Родриго взмахнул в седло. Каждый из стремянных достал из вьюка по серебряному охотничьему рогу и, держа его у бедра, подбоченился на коне; так радостно и уверенно они давно себя не чувствовали.

А Говен надел свой лучший, плотно облегающий кожаный камзольчик и панталоны — цветов своего сеньора. И они припустили сначала рысью, а потом, когда лес поредел, и галопом.

Когда они, прискакав на опушку, осадили копей на мягком лугу, когда их взорам, как необъятный сине-зеленый вал, открылся новый простор, в котором перемешалось четкое и размытое, явственно различимое и подернутое дымкой, — тогда у них за спиной, троекратно сыгранная стремянными, победно грянула фанфара вольных рыцарей де Фаньесов, не раз скликавшая более ражих предков Родриго на веселую охоту.

А издалека — казалось даже, что прямо с летнего неба, привольно раскинувшегося над ними, — через несколько мгновений донеслись с зубцов крепостных стен, из глубины долины, щедрые и все нараставшие ответные призывные звуки; то были трубы Монтефаля.

Как один день пролетели последующие недели. Лишь на мгновение задерживались они на подернутом дымкой небосклоне — там, где проступали контуры далекого и, похоже, довольно большого города, а дальше контуры селений и одинокие силуэты крепостей, — и вот уж еще одна из этих недель завершилась воскресной службой в замковой часовне Монтефаля, часовне с темными стенами, которая скорее заслуживала названия храма или даже собора и которая, однако, терялась в обширных герцогских владениях, как случайный мрачный тон в этом изобилии золотых крыш и башен из белого и светло-желтого камня. Кое-где сверкали и синие, как молния, купола. И повсюду на этом широко раскинувшемся холме были сады — сады простые и висячие, узкие и маленькие садики, взбегавшие вверх и сбегавшие вниз вдоль высоких наружных стен; они соединялись лестницами и лесенками, приводившими на уютные балкончики или заключенными в крытых переходах, выложенных изнутри голубым лазуритом; и вдруг, на очередном повороте, сквозь проем мавританской арки взгляд срывался и падал вниз, ошеломленный разверзшейся перед ним бездной, в которой улица, вал и ров казались там, внизу, совсем крохотными. Совершенно незаметно по этим извилистым дорожкам в тени садов и аркад можно было подняться куда угодно, вплоть до самой верхней башни замка, причем у вас даже не возникало ощущения подъема.