Вся картина австрийского довоенного быта пронизана легкой элегической грустью. Это фон, особенно контрастно оттеняющий происходящее в Доме Клейтонов. Здесь все предвещает смещения, разломы, катастрофы, воплощающиеся в Дональде, через него реализующиеся. Он слаб, одинок, замкнут, бездомен, вышиблен из колеи. Он своего рода вариант Ганно Будденброка, вариант декадентского вырождения последыша в купеческом роду. Только бездуховный (Дональд не артист и вообще человек, лишенный собственных идей), в глазах Додерера, именно австрийский — пусть герой и англичанин. Падение в Слуньский водопад — конец для Дональда, так сказать, естественный.
Но Зденко Кламтач — еще один alter ego Додерера, — став случайным свидетелем гибели Дональда, извлекает урок «странного нового мужества». В «Слуньских водопадах» он противопоставлен Дональду.
О «Слуньских водопадах» Додорер сказал: «Книга кончается летально. К сожалению. Я этого не люблю…». Замечание его интересно по меньшей мере в двух отношениях. Додерер не только не любил пессимистические финалы, ему было чуждо всякое проявление отчаяния, слабости, духовного распада. Он отказывался «в сегодняшнем видеть лишь хаос и приписывать всякому прошлому некий органический порядок». С этих позиций он осуждал в литературе модернизм, лишающий себя какой бы то ни было точки опоры, и упрямо искал в окружавшей его безотрадной действительности чего-то прочного и светлого. Он (если взять в расчет наивность его идей) утопист. Но утопия помогала жить, помогала писать. Язык был для него всем, альфой и омегой всякой литературы — его чуть старомодный, по-австрийски латинизированный, витиеватый, но на редкость образный и точный язык. В отличие от тех, кто в параличе, в разрушении языка видел чуть ли не главный симптом литературы века, он писал с верой в способность художественного слова воссоздать всю пластику жизни.
Однако материалом была сама эта жизнь. И материал диктовал. Потому Додерер не счел возможным изменить «летальный» конец «Слуньских водопадов». Его реализм — прежде всего в самодвижении, саморазвитии бытия. У Додерера, непосредственно ориентирующегося на старую эпическую традицию, есть своя ахиллесова пята: нередко он старается уйти от социального анализа. Старается, но, будучи реалистом, не может. Критика «второй действительности» — вот додереровская форма социального анализа. В виде непрямом, опосредованном («Я склоняюсь к тому, — писал Додерер, — чтобы метафорическому значению понятия слова отдавать предпочтение перед прямым») она присутствует и в «Слуньских водопадах».
* * *
Творчество Додерера (как и всякого большого художника) пребывало в движении, в развитии. Но развитие это своеобразно и чем-то напоминает строй романов писателя: оно тоже не что иное, как сложная спираль, на которой бывали и остановки, и возвращения вспять, к собственным исходным рубежам и к истокам породившей его литературы.
Наследие Додерера затруднительно поделить на явственно друг от друга отличные периоды — хотя бы уже потому, что большинство его книг либо долго писалось, либо годами отлеживалось в ящике письменного стола. Оттого наследие это воспринимается прежде всего как целое, то есть как романы, исторические повести, новеллистика, хоть и в разное время созданные, но в равной мере показательные.
Показательные как для австрийской литературы, так и для всего литературного развития первой половины XX века на Западе — для блужданий, поисков и значительных художественных открытий, развитие это сопровождавших.
Д. Затонский
Место, где Роберт Клейтон — в то время двадцатисемилетний молодой человек — впервые встретился со своей будущей женой, возвышалось (да и сейчас еще возвышается) над всей округой. Дорога, достигнув вершины холма, сворачивает вправо. Клейтон придержал лошадь и окинул взглядом расстилавшийся внизу ландшафт — как то поневоле делает любой путник, очутившись на столь высокой точке, и вот уже слева, там, где гряда холмов становилась шире, появилась она, на своем легконогом жеребце рыжей масти, галопом пересекавшем лужайку.
Этот уголок — одна из прелестнейших в юго-западной Англии. С вершины холма, на которой Роберт Клейтон некогда придержал коня, виден только покатый спуск к трижды изгибающейся речушке в долине, а чуть подальше длинный пологий подъем к вершине, увенчанной лесом: таким рельефом местности объясняется, что большой завод сельскохозяйственных машин, построенный неподалеку отцом Роберта, отсюда не виден. Не будь здесь леса, наверху торчали бы заводские трубы. А так все тонуло в зелени и в мерцании воды.
Читать дальше