Игорь Сахновский - Ревнивый бог случайностей

Я наконец ухожу на волю, согревая в кармане алмазную грань. На коробочку для кольца у меня уже нет денег.

Следующим летом мы сидим с моей возлюбленной у неё дома на полу, возле открытого балкона, и ссоримся насмерть. Это выглядит как спор на темы любви и самолюбия.

По всем раскладам, она старше и хладнокровней, а я моложе и вообще гад. Жара стоит египетская, поэтому оба спорщика почти голые. На ней, к примеру, только моё кольцо и моя же рубашка.

«Раз уж на то пошло, – говорю я, – то и пусть». – «Тогда пусть», – отвечает она. «Даже так?» – «Именно так!»

То есть уже слова звучат прямо непростительные.

«Я вот, – говорю, – гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» – «Да что ты??» – «Давай, – предлагаю, – не видеть мелкого в зеркальном отражении?» – «А кто это у нас мелкий?» Я просто зверею: «Как хочешь, – говорю. – Дело твоё. Любовь бывает долгая, а жизнь ещё длинней».

Тогда она снимает кольцо с пальца и кладёт мне в руку. Что, по идее, должно означать смертельный разрыв. Хотя рубашку не снимает. Правильно, молодец. Так и будем теперь поступать.

Я размахиваюсь и со всей силой швыряю кольцо в проём балконной двери – в солнце, в листву, с высоты шестого этажа.

Золотая пуля дзинькает алмазной гранью в один из редких прутьев балконной решётки и рикошетом выстреливает назад – в меня. Получи, фашист, гранату.

Знакомство с Димой случилось ещё в эпоху малиновых пиджаков. Теперь Дима владеет крупной, раскидистой фирмой, и ему нравится делиться со мной драгоценным опытом. Бывают странные разговоры.

– Значит, так. Когда тебя арестуют… – начинает он.

– С какой стати меня вдруг арестуют? Я ничего не нарушал.

– Но если всё-таки арестуют… Ты, главное, не сознавайся! Ни в чём!

– Мне и сознаваться-то не в чем.

– Тогда тем более – не сознавайся!…

Я не занимаюсь коммерцией. Но иногда получаю пышные коммерческие предложения. Однажды приятель моих приятелей, хозяин новенькой чёрной «ауди», предлагает таинственную сделку.

От меня, кроме банального посредничества, требуется: отвезти в Москву некую наличность (вполне астрономическую долларовую сумму) и передать её лично в руки человеку, которого я знаю со времён царя Гороха.

Гонорар за поездку – пятизначный. Суммарный доход от трёх-четырёх поездок обещает разбухнуть до шести знаков.

Своей интуиции я доверяю больше, чем Красному Кресту, Полумесяцу и Совету Безопасности Объединённых Наций.

Тихим простуженным голосом интуиция говорит мне, что я буду очень сильно раскаиваться. От простуды хорошо помогает горячее молоко с мёдом и отжатым туда чесноком. Сижу, обмотав шею шарфом, и колеблюсь.

Короче говоря, в последний момент я отказываюсь. Даже не потому, что знаю ситуации, когда человека, перевозившего чужие деньги, грабили свои же, по специальной наводке, и ограбленный попадал в кабалу ко вчерашним друзьям. А потому, что – тихим простуженным голосом.

Месяц спустя, когда я рассказываю Диме этот неслучившийся случай, он возбуждается до крайности и кричит:

– НЕ ТАК!… Не так надо было сделать!!

Немного успокоившись, Дима поясняет:

– Значит, так. В следующий раз…

– Следующего раза не будет.

– В следующий раз привозишь эти деньги сюда – ко мне!…

Постепенно вникаю в его сногсшибательную версию.

Меня «грабят» свои – то есть его – люди. Наносят на лицо бесспорные следы нападения и моего яростного сопротивления. Роняют на пол. Возможно, даже слегка пинают ногами. Затем Дима укладывает меня на три-четыре недели в комфортабельную больницу. У входа в палату дежурит милицейский пост. По выздоровлении безопасность гарантирована.

– Вряд ли ты получишь три четверти, – благородно заверяет Дима. – Но половина, считай, точно твоя!

Посылаю его к чертям собачьим вместе с его пинающимися коллегами.

– Ну не обижайся! Я ж тебя люблю.

Разговор вступает в задушевную фазу с участием «Remy Martin». Я отстаю ровно на три рюмки. Пользуясь отставанием, начинаю задавать неприличные вопросы. Типа репортажа о людях хороших.

– Ты свой бизнес любишь?

– Не очень.

– Утомляет?

– Типа того.

– Значит – только для денег?

– Конечно. Без базара.

– Какую наибольшую сумму ты держал в руках? Я имею в виду твои собственные деньги.

– Четыреста тысяч баксов.

Мы выпиваем ещё по рюмке.

– А ты ставишь какой-то предел? Ну, допустим, у тебя уже есть миллион. Или два. Что дальше-то?