Игорь Сахновский: Непорочное зачатие

Врач, скучая, подумал об очереди в коридоре.

– Направление на аборт выписываем? – спросил он сухо.

– Поймите!… Я не могла забеременеть. У меня никого нет.

Он слушал с вежливым раздражением.

Без малого четыре года – вдова. Сын уже взрослый, студент. После того как не стало мужа, ни с кем не встречалась. «Ни с кем, – на одной жалкой ноте нудила М. Н, – ни с кем… Просто никто не нравился!»

С тем же успехом она могла излагать биографию девы Марии. Или прогноз погоды на позавчера.

– Слушайте, – не выдержал Чиндяев. – При чём здесь?… Вы же взрослый человек… Зачем так уж оправдываться? Никто не спрашивает о вашей личной жизни. Меня, например, это вообще не касается!

Она закрыла руками лицо – и молча заплакала.

И вдруг он поверил ей. Он поверил. Возможно, потому что сам был одинок, и ценил свою неухоженную свободу, и слишком хорошо знал эти бесконечные ночи на растерзанном диване, ночи молодого мужчины без женщины. И пусть кто-нибудь – при такой-то жизни – попробует сочинить ему отцовство!…

«Подождите!» – бросил он ей вслед, в уходящую спину. Она будто споткнулась, обернувшись. И вот этот размытый невидящий взгляд, как у поруганной школьницы, замершей на пороге учительской в просительной позе, кажется, и определил участь Чиндяева, и самой М. Н., и ещё как минимум двух живых существ. Так, всякий раз окликая уходящего навсегда человека, или вставляя ключ в замочную скважину, или просто задевая ладонью молчаливый предмет, мы будто подключаем к высоковольтной сети столь долгую цепь обстоятельств, таинственных и простых, приводим в действие настолько протяжённый механизм, что даже со скоростью мысли нам не догнать, не осилить последствий.

Он попросил М. Н. прийти еще раз, в удобное время. Пообещал: «Мы что-нибудь решим!», абсолютно не представляя, что тут, собственно, можно решить… Напоследок (скорей, для очистки совести) снова задал вопрос про аборт. «Как же я смогу, – недоумённо проговорила М. Н., – если я даже не знаю – КТО это?…»

В конце дня Чиндяев позвонил давнему знакомцу Шерману и сказал максимально небрежно: «Тут сегодня ко мне одна тётка приходила, с проблемой… Но, по-моему, это твоя клиентура». Шерман служил в уголовном розыске. Соблазнённый со школьных лет изысканными проникающими талантами книжных сыщиков, он теперь вынужден был проникать в трясину бытовых разборок и прочей кухонной поножовщины. «Только знаешь… – Чиндяев спохватился, подумав, что как бы «сдаёт» М. Н. в милицию. – Постарайся поделикатнее… Сам понимаешь, город маленький». – «Присылай. Чего уж там! – меланхолично ответил Шерман. – В худшем случае, с тебя коньяк». – «А в лучшем случае – с тебя».

Когда М. Н. снова явилась, он не рискнул просто отправить её по адресу и сам отвёл в контору к Шерману – всего-то за два квартала. М. Н. тихо благоухала чистотой, глядела с надеждой. «Всё будет хорошо», – заверил её доктор Чиндяев и ушёл.

И вот начался его телефонный роман-детектив с Шерманом – по поводу М. Н.

– Ну ты мне подложил ребус, – бурчал Шерман. – Уж так у неё вокруг всё чисто, уж так чисто… Даже интересно, где она темнит? А главное – зачем?

– Ты что, ей не веришь?

– А ты?… Ты вообще кто у нас? Гинеколог или Папа Римский?… Ладно. Буду ещё проверять.

Они созванивались раза два в неделю. Октябрь уже подмораживал. В своём тесноватом синем пальто, пополневшая, М. Н. приходила к следователю Шерману, глядела на него прозрачными глазами – такая доверчивая коровушка, – а он всё делал компетентный строгий вид, хотя не знал, о чём с ней говорить. Над ним уже подтрунивали коллеги: «Как там твоя беременка?»

Чиндяев ловил себя на лишних мыслях. С ним что-то делалось – из ряда вон. Так, он отважился пофантазировать на семейную тему и был настолько дерзок в своих фантазиях, что домечтался до совместных поездок на зимнюю рыбалку, в тулупах и валенках, и совместного же сидения вечером на диване. Впечатлила побелевшая на морозе щека, которую он якобы растирал до яркого румянца, а ещё тёплая нежная ступня в домашнем шлёпанце (жена безмятежно читала, сидя рядом с ним, и это точно была М. Н.).

В их тайных консилиумах с Шерманом уже звучали абсурдные ноты: «Я где-то слышал про бани, – подкидывал тему Чиндяев. – Вроде бы можно там подцепить, на скамейке, от другой женщины…» – «Не принимается, – гундел осведомлённый Шерман. – Она предпочитает собственную ванну».

И всё-таки зануда Шерман дошёл до гениальной мысли, тоже, впрочем, почти абсурдной.