Пьер Гийота - Воспитание

За столом дети молчат до самого десерта: я уже слышу многое из того, что говорится о современной политике. Жорж Дюамель [90] Дюамель, Жорж (1884-1966) - французский пи
сатель и поэт, член Французской академии 
(1935)- Один из основателей творческого объединения «Аббатство» (1906). Дюамель примыкал
 к унанимизму. друг моего двоюродного дяди еще с войны 1914-18 годов, когда он, молодой врач, ухаживает за ранеными в одной из мобильных хирургических частей, каждый год проводит здесь две недели отпуска со своей женой Бланш Альбан, чье настоящее имя - Бланш Б., она родом из Бюрдиня под Бург-Аржанталем.

Он очень высокий и толстый (каштановый костюм), очень добрый, слегка сентенциозный (маленькие круглые очки): основатель унанимистской группы «Аббатство» [91] Унанимизм - литературное течение, возникшее
 во Франции ок. 1906 г. как реакция против символизма, с его асоциальностью, аполитизмом и уходом 
от действительности. Идеология «унанимизма» за
родилась в группе «Аббатство», образованной содружеством молодых поэтов (Ж. Дюамель, Ш. Вильдрак,
 Ж. Шеневьер, П. Ж. Жув, Р. Аркос) во главе с Жюлем
 Ромэном. Его участники стремились вернуть поэзии, с одной стороны, «душевность», лирическую 
непосредственность, с другой - насытить ее социальным содержанием (сочувствие к эксплуатиру
емым, проповедь единения народов и т. п.). вместе с Жюлем Ромэном [92] Ромэн, Жюль (наст, имя Луи Анри Фаригуль, 1885-
1972) - французский писатель, поэт и драматург,
 член Французской академии (1946). В1908 г. вышел 
первый поэтический сборник Ж. Ромэна под на
званием «Единодушная жизнь» (La Vie unanime),
 давший начало унанимизму. и Шарлем Вильдраком [93] Вильдрак, Шарль (наст. фам. Мессаже, 1882-1971) -
 французский поэт, один из основателей литературного содружества «Аббатство». Вместе с другими
 его членами, Рене Аркосом и Жоржем Дюамелем, 
не примкнувшими к унанимизму, Вильдрак отно
сится к пионерам возрождения социальной поэзии
и реакции против эстетизма во французской литературе последних двух десятилетий XIX в. известным романистом и эссеистом, Дюамель с 1945 года заседает во Французской академии. Его присутствие еще больше принуждает меня к молчанию, но я не помню ни единого его слова. В книжном шкафу нашей матери в Бург-Аржантале есть полное его собрание той поры, каждый сброшюрованный том подписан твердым, размашистым, вытянутым и густым почерком, с посвящением нашим отцу и матери, которую он знал еще подростком и которую очень любит.

Наш двоюродный дядя весьма почтительно относится к своему другу Жоржу, который выводит его в одном из романов. Наш дядя очень благообразен, с седой бородой, в темном велюровом костюме и пилотке военного врача цвета хаки, его жесты точны, степенны и размеренны.

Еще с 20-х годов им прислуживает Антония С., родом из Фирмини. Мы проводим с ней много времени, и когда, возвращаясь с кухни, она проносит морские блюда над или между убеленными головами этих важных особ, то, указывая на них подбородком, улыбается нам так широко, что ее морщины становятся еще глубже. Она разговаривает с моим двоюродным дядей запросто, и это его забавляет. Утром рыбаки с перешейка возят свой улов от дома к дому и от фермы к ферме. Они раскладывают в корзинах дары моря и рыбу перед дверью кухни, Антония выбирает то, что ей нужно, и приступает к работе. Нам разрешается присутствовать и даже помогать ей, мы узнаем много нового о ночной рыбалке, состоянии моря, стойкости либо усталости рыбаков в каноэ. Сдирание шкуры с крабов-пауков увлекает нас надолго, но мы очень уж голодны.

До полудня нам запрещается играть вокруг левого крыла дома, где мой двоюродный дядя отдыхает, читает и пишет, лежа на большой белой кровати - много мебели перевезено из сент-этьенской клиники.

Едва проснувшись, он выходит в крестьянской одежде, чтобы приготовить куриный корм в прямоугольных ящиках, где месит кухонные отбросы, и затем несет его против ветра в курятник. Вечером, после позднего ужина, он уединяется до часу ночи в своем кабинете, куда никто не заходит и где всегда темно, посреди книг, журналов, писем, хирургических инструментов, банок с органами, на галерее застекленного шкафа он, бездетный, хранит в стеклянном саркофаге мумию ребенка, привезенную из Египта около 1900 года, после того, как его отец, одинокий и вновь разорившийся, умирает там от холеры.

Ночью мы спим с открытым окном на улицу, и в грозу водяная взвесь орошает наши постели. Антония купает нас каждый вечер, - точь-в-точь как дома мать растирает нас после бани одеколоном, - в подводной ванне, где скорее всего занимается то место, что гуще всего усеяно ракушками. После ужина все мы, кузены и троюродные братья, сидя на крыльце вокруг нашего двоюродного дяди, отдыхающего в шезлонге, любуемся тем, как солнце падает в океан. И каждый вечер дядя цитирует либо сочиняет прозаический абзац, стихотворный фрагмент, смотря по освещению, преобладающему цвету заката, более или менее спокойному полету морских птиц в темнеющем воздухе. Над нами благоухает глициния, шум на кухне затихает, наши ноги, искусанные морскими блохами, подгибаются.