Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

«Вот сейчас там, в колодце, — вспоминал Данилов, — явился Валентин Сергеевич с метлой и в валенках с галошами, вот сейчас он принялся сморкать и шуршать чем-то…» Но не было слышно ни сморканий мнимого Валентина Сергеевича, ни его вздохов, а звучала свирель, и с совершенно необязательными интервалами ударяла палочка по белой коже большого барабана. Ушел Валентин Сергеевич, тот, колодезный, и свирель, чуть всхлипнув, проводила его.

Потом обрушивались на Данилова видения, возникали перед ним галактики и вселенные, толклись, преобразовываясь и давя друг друга, сущности вещей и явлений, и было открыто Данилову ощущение вечности, позже выкорчеванное из его памяти. Все это вызывало музыку, выражавшую отклики Данилова.

Теперь он ее слушал!

Иногда на звуки — отражения его мыслей и чувств — находили мелодии, намеренно, как сопротивление тишине Колодца Ожидания, осуществленные в себе Даниловым, — его альт исполнял темы из симфонии Переслегина или же классический секстет играл «Пассакалью» Генделя. А то будто маятник стучал — Данилов вел про себя счет времени. Исследователи, не разобравшись, записали два слоя звуков, возникавших в Данилове, совместили их, в этих местах и качество записи было неважное, что-то дрожало и потрескивало. Но Данилову никакие наслоения, никакие посторонние шумы не мешали слушать главную музыку.

Данилов был ею удивлен. И был доволен ею. Правда, некоторые сочетания звуков вызывали в нем протест, но Данилов вскоре склонился к тому, что протест неоснователен, а и такие сочетания возможны, просто они и для него свежи. Но он-то хорош! Сам же их создал и им удивляется! Сам же причудливым образом — но вполне сознательно и с удовольствием — смешивал звуки, ту же валторну сводил с ситарами, выхватывал дальние обер тоны, и прочее, и прочее!.. «Нет, что-то есть, — думал Данилов, — есть! Эту музыку исполнить бы в другом месте!..» Музыка звучала и трагическая, даже паузы — а паузы были частые и долгие — передавали напряжение и ужас, но в ней была и энергия, и вера, и случались мгновения покоя, надежды. Данилов был свободен в выражениях и звуковых средствах, и даже инструменты, каким он не всегда доверял раньше — тенор-саксофон, электропианино, губная гармоника, синтезатор, — оказались в колодце уместными…

Танцевальную мелодию начала скрипка, и тут механический щелчок, похожий на щелчок тумблера, остановил ее.

— Все, — сказал Валентин Сергеевич. И обратился к Данилову: — Что это?

— Как что? — удивился Данилов. — Что именно?

— То, что мы сейчас вынуждены были слушать.

— Кто же вас вынуждал?

— Ведите себя серьезнее. Что это?

— Это музыка…

— Что?

— Это музыка, — твердо и даже с некоторым высокомерием сказал Данилов.

— Какая же это музыка? — в свою очередь удивился Валентин Сергеевич.

— Это музыка… — тихо сказал Данилов.

— Хорошо, — произнес Валентин Сергеевич. — Предположим, это музыка. В вашем понимании. Но отчего она звучит в вас? И так, словно в вас — сто инструментов?

— Это и есть уточнение?

— Отвечайте на вопрос, — строго сказал Валентин Сергеевич.

— Я же музыкант! — сказал Данилов. — Я — одержимый. Я и сам страдаю от этого. Но музыка все время живет во мне. Деться от нее я никуда не могу. Это мучительно. Что же касается множества инструментов и голосов, то что поделаешь, я — способный.

— Но это странная музыка, — сказал Валентин Сергеевич.

— Вся новая музыка странная, — сказал Данилов. — Потом она становится тривиальной. Эта музыка — новая. Она, простите, моя. В последние годы я увлекся сочинительством. Это как болезнь. Возможно, я музыкальный графоман, но сдержать себя я не могу. Где только и когда я не сочиняю! Порой с кем-нибудь разговариваю или делаю что-то, а сам сочиняю. Вот и теперь музыка рождается во мне. И я не волен это прекратить.

«Наверняка и сейчас пишут мои мысли», — думал Данилов.

— Вы помните, при каких обстоятельствах вы сочинили и исполнили только что прослушанную… музыку?

— Да, — сказал Данилов. — В Колодце Ожидания.

— Это звуковая реакция на увиденное и пережитое там?

— Не совсем, — сказал Данилов. — Нет, это скорее самостоятельная музыка. Конечно, я многое видел тогда и о многом думал. О чем — вам известно. Но я и сочинял одновременно. Такая у меня натура.

— Он и теперь сочиняет! Но только не музыку! — вскричал, как Данилов понял по звуку, тот самый демон, что поддержал Валентина Сергеевича. — Он сочиняет, но не музыку! И слышали мы не музыку! Я сам играл на чембало и на клавикордах. Таких звуков в музыке нет. И не должно быть.