Анатолий Курчаткин - Чудо хождения по водам

Когда уже недалеко было шоссе, уже прочерчивали лобовое стекло от края до края бегущие там машины, В. свернул на обочину и остановился.

– Нет, это галлюцинация! – с нажимом, со страстью, сжимая в паузах между словами зубы, выговорил он. – Это галлюцинация, галлюцинация!

Жена на соседнем сиденье, отстраняясь к дверце, все с прежним испугом глядя на него, не ответила. Только снова задергала губами в этой своей нервической нелепой улыбке, мелко потрясла головой – то ли соглашаясь, то ли отрицая, то ли говоря таким образом: не знаю.

Утро, хранившее в себе, как запах, ночную ясную свежесть, напоминало об утраченном человечеством рае. Такое, во всяком случае, чувство владело В., пока он проделывал свой ежедневный путь от дома до автомобильной стоянки. Охранник, голоплече сидевший в распахнутом окне высоко поднятой на цементных столбах, похожей на голубятню сторожевой будки, лишь молча, с ленцой кивнувший В., когда тот входил на стоянку, вместо того чтобы открыть шлагбаум, когда В. подъехал уже на машине, вылез из окна до самого пояса, свесился вниз и что-то прокричал.

– Повторите, – опустив стекло, попросил В.

– Я говорю, ни хрена себе, что вчера на Запрудном озере было?! Мужик по воде пешедралом наяривал! Ни хрена себе, а?!

С голой его груди сквозь обильную растительность с хищной злобностью лилово смотрел на В. широко распластавший крылья двуглавый имперский орел – охранник не стеснялся своей принадлежности к уголовному миру, которому весь остальной мир – только одно большое поле для жатвы, – однако же случившееся вчера в этом чуждом мире проняло и его.

– Да уж, – отозвался на слова охранника В. ничего не значащими словами.

– Нет, прямо по воде как ошпаренный и купальщика, тот тонул, в охапку – и вдвоем обратно, опять прямо поверху, – всем видом и тоном требуя от В. сообщничества, проклекотал из своей голубятни охранник. – Охренеть можно!

– Да, да, – покивал В. Уж чего ему не хотелось, так заниматься обсуждением вчерашнего с этим охранником.

Но охраннику требовалось поговорить, поделиться докатившейся до его слуха новостью, его так и распирало.

– Что, чудо, что ли? – вопросил охранник. – А? Может такое быть?

Готовность к детскому простодушному удивлению читалась на его мясистом лице с широкими, брылами висящими щеками.

– Откуда мне знать? – с прежней короткостью отозвался В. И не удержался: – Может, это массовая галлюцинация, известно такое. Раньше часто случалось.

– Галлюцинация? Массовая? – недоуменно протянул охранник. – Что за хрень?

– Открывайте шлагбаум, – потребовал В. – Опаздываю.

Дорога послушно стлалась под колеса его “Фольксвагена”, с тем же механическим равнодушием глотали ее асфальтовые метры соседние машины в потоке – казалось, никому ни до чего никакого дела, полное отчуждение, замкнутость на себе; но это иллюзия, кажущийся штиль, думал В. Если так возбужден какой-то охранник на стоянке, то этим возбуждением охвачен и весь город, сейчас на работе его ждет обвал пересудов и толков – шквал, ураган, тайфун.

Он был прав в своем рассуждении.

Уже на крыльце, когда поднимался к стеклянным дверям заводоуправления, его догнал, подхватил под локоть коллега – тоже замначсектора в их департаменте.

– Привет господам начальникам! – общекотал он ухо В. выдохом влажно-горячего воздуха. – Шествуем служить родине и мамоне?

Коллега был чуть постарше В., держался эдаким свойским парнем, если и не своим в доску, то почти своим – откуда и шел этот тон незлобивого балаганного гаерства, – но В. приходилось наблюдать его в ситуациях конфликта: от свойскости в одно мгновение могло ничего не остаться, и – волчьи клыки наружу.

– Почему мамоне? – В других бы обстоятельствах В. нашелся как ответить. Не впадая в серьезность, но и с достоинством. Однако сейчас он весь был скован напряжением. – Иду на службу. Работать.

– Заколачивать денежку для хозяев, – как закончил за него коллега. – Чтобы и нам от их щедрот перепало. Маловато перепадает!

– Да, могли бы и побольше откалывать, – согласился с его инвективой В.

Они взошли на крыльцо, двинулись к дверям, угодливо разъехавшимся в стороны, и тут коллега, уже совсем иным тоном, без всякой свойской шутливости, произнес, и голос его протрепетал тем же возбуждением, что у охранника:

– Знаешь, нет, слышал? Что вчера на Запрудном будто бы случилось?

Сказать, что не слышал, означало обречь свой слух на бурное просвещающее словоизвержение.