Ирина Волчок - Домработница царя Давида

А Василий был не виноват. Почти не виноват. По большому счёту. Это она была виновата — чужой человек, просто кухарка, — это она стала причиной разрыва родственных отношений. Это по её вине самодержец всея семьи остался без своих подданных. Совсем один, если не считать её, Ани. Но разве её можно было считать? Домработница — и всё. При чём — домработница, которую приняла на работу дама Маргарита, мать именно того Васьки, которого царь Давид выгнал из дома. А она, получается, вот так отблагодарила свою благодетельницу. Аня тогда чуть не умерла от стыда, представляя, как будет смотреть в глаза даме Маргарите. Если им вообще суждено когда-нибудь встретиться. Ужасно всё получилось, просто ужасно…

Царь Давид каким-то образом сразу понял её состояние, молча поизучал патологию её сосудистой системы, успокаивающе сказал:

— Ты не бойся, не думай ничего, хочешь — завтра поговорим, не хочешь — не будем говорить. Спать ложись. Я тоже спать пойду.

Повернулся, пошёл из комнаты, сильно хромая. Сейчас можно было поверить, что ему все семьдесят лет. В дверях задержался, оглянулся и вроде бы неохотно добавил:

— На Ваську не обижайся. Прости его, а? Он пацан не злой, просто дурак. Избаловался, кобель, по этим заграницам.

— Давид Васильевич, как вы можете такие слова говорить о своём племяннике? — в полном смятении пролепетала Аня. — Он же вам родной…

— Ну да, — согласился царь Давид. — Был бы чужой — убил бы на месте.

И вышел, хлопнув дверью. Наверное, всё-таки сердился на неё. На его месте любой бы сердился.

А Аня осталась сидеть на своём прекрасном ложе и тупо рассматривать свой разорванный халат. На самом видном месте разорванный, сильно, от выреза почти до пояса. Это потому так получилось, что пуговицы были пришиты крепко. Если бы держались на одной ниточке, отлетели бы — и всё. Но поскольку держались насмерть, то при рывке потащили за собой ткань, а ткань была не очень крепкая, халат уже старый, вот и получилась такая страшная дыра. А другого халата у неё нет.

Надо бы немножко поплакать. Бабушка советовала в минуты сильного душевного волнения плакать. Бабушка говорила, что слёзы смывают горечь. Несколько раз в жизни Аня пробовала плакать, но горечь не смывалась, наоборот — ещё больше накапливалась где-то внутри. Наверное, Аня просто не умела плакать правильно. Ничего-то у неё не получается делать правильно. И сегодня всё неправильно получилось. Она сняла халат, нашла иголку и нитки, стала зашивать безобразную дыру, а параллельно — думать, чего неправильного она сегодня наделала, что привело вот к этим плачевным результатам.

Ведь она поверила, что всё будет хорошо. И царь Давид сам сказал, что всё будет хорошо. И Васька, кажется, не имел ничего против того, чтобы всё было хорошо. Просто у Васьки оказались свои представления о хорошем…

После обеда царь Давид сказал, что страшно объелся, поэтому пойдёт поваляется часок с книжкой в кабинете на диване, а Ваське посоветовал поносить воду, порубить дрова или ещё какой-нибудь физической нагрузкой растрясти жир.

— У тебя, дядь Давид, даже тренажёров нет, — капризным голосом сказал Васька.

— Тренажёры — глупость, — сурово заявил царь Давид. — Займись чем-нибудь общественно полезным.

Он вышел из кухни, а Васька остался. Сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула и вытянув ноги во всю длину, внимательно следил за Аней, которая убирала со стола остатки обеда и складывала грязную посуду в мойку. Посидел, помолчал, задумчиво спросил:

— Ты здесь клуб какой-нибудь приличный знаешь?

— Клуб? — Аня уже включила воду, вода шумела, поэтому она подумала, что не расслышала вопроса. — Какой клуб? Кажется, все клубы закрылись несколько лет назад. И дворцы культуры тоже закрылись, только один остался — железнодорожников. А, нет, знаю! Шахматный клуб у нас есть.

Она не услышала, как Васька оказался за её спиной, и сильно вздрогнула, когда прямо над ухом раздался его вкрадчивый голос:

— Шахматный? Оригинально. Сходим туда вместе сегодня? Поиграем во что-нибудь интересненькое…

Васькины руки обхватили её талию, а его дыхание обожгло шею. Аня ойкнула, выронила тарелку и резко повернулась, стукнувшись затылком о Васькин подбородок.

— Ты чего? — Васька выпустил её из рук, выпрямился, отступил на шаг и схватился за челюсть. — Больно же!

— Извините, — сказала Аня без всяких признаков раскаяния и потрогала свой ушибленный затылок. — Я не смогу пойти с вами в шахматный клуб сегодня. И никогда не смогу. У меня много работы. Мне не за то деньги платят, чтобы я по клубам ходила.