Ирина Волчок - Домработница царя Давида

— Давид Васильевич не разрешил мне вам звонить, — устало сказала она. — Я хотела, а он не разрешил. Вы туда не ходите, вас всё равно не пустят. У Давида Васильевича инфаркт.

— Как это инфаркт? — дама Маргарита заметно побледнела и прижала руку к сердцу. — Почему инфаркт?

Аня смотрела через её плечо и видела, как от приёмного покоя по усыпанному жёлтой листвой асфальту широко шагает Васька. Уверенно и вроде бы даже неторопливо. Весь в белом. Жаль, что она не сумела попасть ему по носу. Сейчас бы его белый прикид сильно испорчен был. Кулак сжался сам собой, рука опять заболела до самого плеча.

— Почему бывает инфаркт? Инфаркт бывает по разным причинам… — Аня перевела дыхание, ненавидяще глядя на подходившего Ваську, и, даже не думая скрывать свою ненависть, добавила: — О причинах вам лучше спросить у сына.

— Ты что? — ещё больше испугалась дама Маргарита. — А Василий при чём? Да скажи ты мне хоть что-нибудь!

Аня многое могла бы сказать. Васька был уже в нескольких шагах, она смотрела на него, не отрываясь, и с неожиданным для себя чувством жестокой радости заметила на его подбородке кровоподтёк. Не такой уж большой и не слишком яркий, но дня через два на этом месте будет хороший тёмный синяк. Не будет она ничего говорить даме Маргарите. Пусть сама выясняет у своего сыночка.

— Нет, — сказала Аня, с трудом проглотив комок в горле. — Не буду я вам ничего говорить. Извините. Спросите у сына. Может быть, он решится сказать правду. Хотя я сомневаюсь.

Она повернулась и вышла из ворот, успев услышать, как дама Маргарита нервным голосом что-то спрашивает у Васьки, а тот зло, громко — явно в расчёте на то, что услышит Аня, — отвечает:

— Да не обломится ей наследства! Выживет дядь Давид! Вот она и бесится!

Аня задохнулась от несправедливости и почти ослепла от хлынувших ручьём слёз, бросилась, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этой гадости, гадости, гадости… Визг тормозов даже не испугал её, она и останавливаться не стала бы, если бы смутно знакомый голос не позвал:

— Аня! Это вы, что ли? Ну, как же так неосторожно… Куда вы так спешите? Случилось что-то? Пойдёмте, я вас довезу.

Она так и не узнала того, кто помог ей сесть в машину, потом сам сел за руль, включил зажигание и буднично спросил:

— Куда вам? Домой, что ли?

— Не знаю, — сипло сказала она, не переставая плакать. — Куда-нибудь… Только у меня денег нет.

— Вы меня не узнали, — понял водитель. — Это потому, что я без бороды. Ну, посмотрите как следует.

Он даже и не думал выяснять, почему она ревёт в три ручья, даже и не пытался успокаивать, — наверное, поэтому она и перестала плакать. Потёрла лицо ладонями, всхлипнула последний раз и повернулась к водителю. Долго смотрела на его профиль, наклонилась, заглянула в лицо. Он мельком глянул на неё и сверкнул в улыбке очень белыми зубами. Как у человека могут быть такие белые зубы, если он всё время пьёт кофе? По крайней мере, от него всегда пахнет кофе.

— Виктор Александрович, — нерешительно сказала Аня. — Правильно?

— Правильно, — согласился тот. — Только наоборот: Александр Викторович.

Это был тот самый бомж, который зачем-то притворялся стариком, приходил вместе с другими бомжами к импровизированному столу на краю оврага за домом, куда она выносила еду, и ел вместе со всеми… А от самого всегда пахло чистотой и хорошим кофе.

— Я сразу догадалась, что вы не старый, — сказала Аня. Услышала, как он хмыкнул, и торопливо добавила: — Но вы ещё моложе, чем я думала… То есть я хочу сказать, что вы хорошо выглядите. Без бороды вам гораздо лучше. Вы, наверное, работу нашли? У вас всё получилось хорошо? Знаете, у многих в этом году всё хорошо получилось. Даже Леонид какую-то работу нашёл, и место, где в холода погреться можно. Галину Андреевну в дом престарелых устроили. А Льва Борисовича лечат. Алине дом уже почти отремонтировали, пристройка уже готова, и воду провели… А, вы же не знаете Алину… Ну, всё равно. У всех всё хорошо получается. Потому что царь Давид появился, вот у всех всё сразу и получается… Всем помогает. А сам…

Она всхлипнула и подышала открытым ртом, боясь опять зареветь.

— Живой? — спокойно поинтересовался Александр Викторович. И когда Аня кивнула, с упрёком добавил: — Тогда нельзя плакать. Живой — это главное, этому радоваться надо.

— Да, я знаю, — согласилась Аня. — Я радуюсь. Только страшно очень. Да ещё этот гад… Племянник его… Убила бы. Не знаю, что делать.

Она опять замолчала, тяжело дыша и глотая злые слёзы.