Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

Деспотизм ее культурного превосходства, давление на всех окружающих, ее холодность, педантизм, уверенность в победе — все это было бы чужеродным элементом в его романе; зато не раз и не два он описывал находившие на нее приступы безумия: преследование Рауля, тайна, созданная вокруг смерти сына, демонстративное пьянство, вызывавшее у него не только страх, но порой и нервное потрясение. Вспоминая подготовительные работы к «Состязанию поэтов», задуманному, возможно, лишь из желания отомстить героине, он, словно нуждаясь в противовесе, не мог отделаться от тоски по рассказу о матери и сыне, рассказу, начатому на «Марбурге», законченному в Риме, а порожденному очарованием женщины, воплотившей в себе всех женщин, которых он любил. Его заворожили эта Элена Себальос и весь клубок страстей, привязанностей, причуд и привычек, запутавшийся вокруг нее: отношения с художником, другом всей жизни, для которого она устроила прием в Нью-Йорке, празднуя успех его выставки и приезд Педро, сына, чья независимость начала ее пугать. Возможно, из-за этой подсознательной тоски по героине, созданной в юности, рассказ о другой женщине, себе на муку приехавшей в Халапу, окрасился столь мрачными тонами. Возможно также, что метания между двумя совсем разными замыслами тормозили его творческий порыв, и потому-то проходило много дней, даже недель, пока он отыскивал заброшенные черновики, повествующие о напастях англичанки, и развивал какую-нибудь недоработанную линию, усиливал детали, которые все больше сближали реалистическую, почти фотографически точную хронику со сверхъестественным.

В одном из вариантов он попытался изобразить удивление рассказчика перед тем, что все приняли как нечто совершенно естественное исчезновение героини и ее служанки, что никого не заинтересовала окончательная развязка вражды, вспыхнувшей между обеими женщинами. Его попросили посмотреть вместе с адвокатом и полицейскими оставшиеся в квартире бумаги, чтобы найти адреса кого-нибудь из родных; адреса он отыскал и, написав краткое, по возможности правдоподобное сообщение о случившемся, спросил, как поступить с имуществом исчезнувшей, но ответа не последовало. Через некоторое время, когда он решил описать эту историю, ему открылась полная ее несообразность. Казалось, все-все — возможные родственники Билли в Англии, ее знакомые в Халапе, ее ученики и университетские товарищи — хотели любой ценой избавиться от этого непрошеного невыносимого присутствия, от этой вконец распущенной тиранической натуры, чтобы заняться людьми и делами более обычными и нормальными.

Он начинал свое повествование по-разному. В сумбурных черновиках он всегда называл героиню ее настоящим именем, Билли Апуорд, хотя предполагал потом, когда сюжет выстроится, превратить ее в этнолога прусского происхождения, поместить в какой-нибудь индианистский институт Сан-Кристобаля вместо Халапы и сменить Папантлу на Комитан. Состязание поэтов в Комитане! Он намеревался точно придерживаться событий, изменив единственно национальность героини и названия мест, где происходило действие; быть пунктуальным, поскольку история требовала — иначе он и не мог ее излагать — строгой дотошности летописца, сознательного отказа от вымысла.

Один из вариантов, например, начинался первой же неудачной встречей Билли с семьей Рауля. Была ли тут виной невоспитанность чужестранки или заранее принятое решение не подлаживаться, поставить себя выше всех остальных, но это привело к первой серьезной ссоре с Раулем, потому что одно дело было порвать из-за Билли с Эмилио, его колумбийским другом, заявив в пылу гнева, что отныне один из них должен прекратить сотрудничество в «Тетрадях», что, пока он располагает правом вето, не будет напечатано ни строчки из пресловутой работы о Виттгенштейне [102] Виттгенштейн, Людвиг (1889–1951) — австрийский логик. — пустой болтовни, по его мнению, безделицы, которую Эмилио пытается выдать за блестящее открытие, — забывая, как сам он преклонялся до этого дня перед молодым философом; а совсем другое — жить в борьбе между двумя привязанностями, в которую вовлекло первое и непримиримое столкновение его жены с его матерью. Но мог ли Рауль хоть на минуту предположить, что его мать попадет в плен — а в данном случае речение принимало буквальный смысл — к чужестранке, как попал он сам?

В других набросках действие начиналось с того, что Рауль проезжал через всю Халапу в открытом джипе, усадив рядом Мадам (вместе с ее клетками, полными птиц), вывезенную из Ксико, Теосело или еще какого ближнего селения, и предвкушая (его жена уже несколько недель жила в городе) неизбежную бурную сцену, которая положит начало роковым, если дозволено употребить тут такое слово, отношениям между угрюмой голубоглазой чужестранкой и развеселой индианкой с зелеными глазами; а отношения эти, как ни странно, переживут брачный союз Рауля и Билли! При первой же встрече европейка смутно почувствовала, что потерпела поражение, хотя упорно пыталась это отрицать; дело в том, что благодаря ее страсти, ее призванию повелевать она создавала себе иллюзию, будто приехала в страну, воплотившую всю неустойчивость мира, и теперь ее долг — подчинить себе эту страну, направить, сформировать на свой лад.