Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

Он по-прежнему собирал птиц, которых убивали днем его кузены, а утром хоронил их, но больше никогда не разрывал ни одну могилу: слова отца внушили ему небывалое отвращение, и чувство это пугало его больше, чем вид полусгнивших пичуг.

Если судить по точности и постоянству воспоминаний, два этих заурядных и нелепых случая были единственными, когда между отцом и сыном возникло хоть сколько-нибудь живое общение. Странно было и то, что с тех пор, как они произошли, он вспомнил о них впервые. Шкаф со старыми журналами! Разлагающиеся птицы! И правда, какая чушь!

«Сейчас там ночное бдение», — подумал он, быстрым шагом возвращаясь домой по уже совсем пустой улице Корсо.

Через несколько дней исчезли боли в горле и за ухом, и он перестал боязливо ощупывать опасное место и разглядывать себя в каждом попадавшемся на пути зеркале. Сам того не заметив, он втянулся в обычную жизнь выздоравливающего иностранца, который поселился в Риме, интересуется его культурой, его прошлым, а также будущим, ожидая от него почти немедленных перемен. Он читал и писал без устали. Даже холодность первых полученных от матери писем не ослабила ни его радости, ни внезапно охватившей его жажды деятельности.

Он обосновался в Риме. Казалось бы, логичнее было остаться в Лондоне, принимая во внимание, что читал он тогда в основном английскую литературу и даже на расстоянии сроднился уже с городом и его обычаями, либо в Париже, чья красота его ошеломила и откуда он,‹ может быть именно поэтому, сбежал через несколько дней. Ни один из этих городов не был овеян такой печалью и чувственностью, как нищий, прединдустриальный, ожидающий экономического чуда Рим, так созвучный душе человека, который живет лишь затем, чтобы ждать смерти. Возможно, повлияло и его желание поделиться с Раулем опытом своей заграничной жизни. И еще, как понял он позже, то, что здесь жила когда-то Эльза.

Проезжая через Халапу, он позаботился получить адрес Рауля. Они были — сколько раз можно это повторять — друзьями детства, школьными товарищами, хотя Рауль был на два-три года старше. У них были какие-то общие родственники. В отрочестве они обменивались книгами. Вероятно, Рауль и оторвал его от «Леоплана» и романов Феваля, которые временами читал ему отец, желая приохотить к чтению. Рауль заставил его начать с Диккенса и Стивенсона, с годами вернуться назад к елизаветинцам и в конце концов дойти до поколения Одена. Рауль обладал особыми качествами: он умел каждого вовлечь в работу, расшевелить, заставить раскрыть лучшие свои стороны. Это был прирожденный учитель и организатор. В старших классах он создал дискуссионный кружок, где каждую неделю они беседовали о прочитанных книгах и писателях. Тут он научился писать заметки и обсуждать их с товарищами, и это дало ему больше, чем любой из курсов, которые он прослушал позднее, когда чередовал изучение законов с занятиями на факультете философии и литературы. Потом, в Мехико, неизвестно почему, они виделись редко. Рауль приехал на два года раньше, чем он, изучать архитектуру, и они лишь случайно встречались на вечеринках. Никогда не уговаривались вместе пообедать, пойти в кино или просто повеселиться. Зато во время каникул, в Халапе, они снова становились неразлучны. Рауль, как он всегда признавал, был все эти годы его учителем; это он подстрекнул его писать и сам писал очень забавные пародии. Он собирался работать, говорил Рауль уже тогда, не столько как архитектор, а как эссеист, исследователь формы. Еще до отъезда из Мексики его познания в области искусства были поразительны. Несомненно, пребывание Рауля в Италии побудило его осесть в Риме и отказаться от туристического кругосветного плавания, которое он замышлял, покидая Мексику. Приехав в Рим в середине этого знойного лета 1960 года, он почти сразу отправился по полученному адресу. Рауля не было. Привратница, изучив его невообразимо наглым взглядом, заявила, что его друг проводит лето в Венеции. Заглянув в книжечку с записями, она подтвердила: всю корреспонденцию ему пересылают в American Express; адреса он не оставил, потому что собирался работать и не хотел, чтобы ему мешали, добавила она с укоризненным видом. Во время одной из своих поездок, когда он побывал в Ферраре, Падуе, Венеции и Триесте, — ее маршрут и обстоятельства он помнил так, словно все произошло вчера, — он оставил Раулю записку в венецианском бюро American Express и попросил сообщить свой адрес или телефон, чтобы, возвращаясь из Триеста, он мог Рауля найти. Когда через два-три дня он снова проезжал через Венецию, его ждала открытка с адресом, подписанная некой Билли Апуорд. Рауль, писала она, сейчас находится в Виченце, но они ждут его возвращения на этой неделе.