Аугусто Бастос - Сын человеческий

Человек пятьдесят ждали нас, стоя полукругом в высокой траве. Завидев меня, они все вместе выкрикнули приветствие. Я машинально поднес руку к полям сомбреро, словно отдавал честь перед строем.

Один из собравшихся, тот, что был повыше и поплотнее остальных, подошел ко мне и сказал:

— Я Сильвестре Акино. — Голос звучал дружелюбно, но твердо. — А это — мои товарищи. Люди из разных рот, но все из этой деревни. Мы попросили Кристобаля Хару привести вас сюда. Хотим, чтобы вы нам помогли.

Я растерянно стоял, как перед судьями, обвинявшими меня в преступлении, о котором я не имел ни малейшего понятия, да и просто-напросто не совершал.

— Какая помощь вам от меня нужна?

Сильвестре Акино ответил не сразу:

— Мы знаем, что вы — военный.

— Да, — неохотно подтвердил я.

— И что вас сослали в Сапукай.

— Да.

— И что они вас чуть не расстреляли, когда в военном училище раскрыли заговор [49] Имеется в виду неудавшийся заговор военных против правительства либералов (1928). .

Я смотрел по очереди на каждого из них — грубо высеченные, худощавые лица деревенских жителей, неутомимых тружеников, в большинстве своем, вероятно, неграмотных, но твердо знающих, чего они хотят; лица, озаренные каким-то внутренним светом.

Обо мне им было известно все. Мои ответы оказались излишними.

— Вы могли поехать в ссылку в другое место, но выбрали здешние края.

Я подумал, что они знают, пожалуй, все, кроме причины такого выбора. Ее-то они не знают. Впрочем, как и я сам.

— Скоро революция начнется по всей стране, — продолжал Сильвестре Акино. — Мы формируем здесь повстанческий отряд и хотим, чтобы вы были нашим командиром. Нашим инструктором, — поправился он.

— Я нахожусь под наблюдением полиции. Полагаю, что и это вам известно.

— Да. Но вы можете иногда ходить на охоту. Охотиться они вам не запретят. Хара будет привозить вас на грузовике.

Наступила длительная пауза. Сотня глаз оглядела меня с головы до ног.

— У вас есть оружие?

— Для начала немного есть, а придет время — нападем на полицейский участок.

Руки сжимались, кулаки висели над коленями твердыми комьями сухой грязи. Руки, как и лица, — цвета здешних болот.

— Что вы нам ответите? — решительно спросил тот, который назвался Сильвестре Акино.

— Не знаю. Дайте подумать.

Но уже в тот момент мне было ясно, что рано или поздно я соглашусь. Начинался следующий круг, и я снова попадал в него. Я смутно догадывался о том, что заранее на все готов. Разве можно оставаться в стороне?

Я вернулся в вагон и подошел к Кристобалю. Он стоял, прислонившись к разбитой замшелой стенке. Двадцатилетний парень. Или столетний. Он пристально смотрел на меня. Красные осы гудели над ним. Душно пахло древесной смолой. Над лесом сгущались сумерки.

Я спустился на землю.

— Пошли, — сказал я ему.

Мальчик повозился с засовом и медленно, словно ему было не с руки, приоткрыл кладбищенскую калитку, — он, очевидно, хотел проскользнуть незаметно. Скрип калитки напугал его. Он замер, рука цепко ухватилась за перекладину. Бойкие голубые глаза мальчика стреляли по сторонам.

Тихая солнечная сьеста убаюкала ветвистые казуарины, и они дремали, покачиваясь во сне. На проселке не было ни души, только по лесу сновали легкие тени зверьков.

Мальчик смотрел на ранчо, полускрытое апельсинными деревьями. Под навесом появилась женщина и махнула мальчику рукой, приглашая его войти. Он приободрился, сдунул со лба прядь, которая лезла ему в глаза, и снова принялся открывать калитку. Теперь он действовал еще осторожнее. Засов лязгнул. Мальчик, быстро схватив брошенные наземь узелок и кирку, прошмыгнул на кладбище.

Он петлял между могилами, сбивая киркой бурьян, а когда добрался до густых зарослей кустарника, напустил на себя деловой вид, будто поглощен работой, и направился прямо в дальний угол кладбища, глубоко вдыхая запах цветущего чернобыльника.

Между могильными крестами в тени ветвистого лавра крепко спал человек. Мальчик остановился подле спящего и молча смотрел на него, не решаясь разбудить, а может, считая, что перед ним мертвец, только что выкопанный из земли или, наоборот, еще не погребенный. Наконец он позвал его, совсем тихо, словно и впрямь обращался к покойнику:

— Кирито!

Ему пришлось повысить голос и дважды окликнуть спящего.

Человек вскочил, мгновенно стряхнул остатки сна, растерянно заморгал глазами, зеленоватыми, как плесень, которая облепляет днище каноэ, и с беспокойством уставился на мальчика: