Николай Байтов - Думай, что говоришь

— О чём ты?.. Нет, я, честное слово… Я просто в недоумении. И очень заинтригован.

Он махнул рукой. (Пистолет отложил в угол дивана.)

Минут пять он, нахмурясь, изучал мой паспорт. Я предупредительно пододвинул к нему настольную лампу.

— Угу, — сказал он, возвращая мне.

— Что — «угу»?

— Пять лет назад ты получил его, — объяснил он без выражения. — Именно тогда, когда ты якобы перебрался в Москву из Киева. Прежний паспорт этого Николая ты, значит, уничтожил.

— Чего?

— Да нет, я просто хотел убедиться.

— Итак, убедился?

— Да.

— В чём же?

— В том, в чём и так был убеждён.

Мой прежний паспорт был потерян, и я не понимал, что значит, что я «уничтожил» паспорт какого-то Николая и что это за « якобы перебрался ». Подумав, я осторожно спросил:

— А откуда ты знаешь, что я жил в Киеве?

— Ты сам об этом всем рассказываешь.

— Ну, допустим… Пожалуй…

— Но ты там не жил.

— Почему ты так думаешь?

— Свой старый паспорт ты оставил там на пляже, в Крыму, вместе с одеждой.

Две девочки, гуляющие с собаками (или без собак), остановились прямо позади меня за окном и перекликались с парнями, которые сидели на скамейке в другом углу сада.

— А Ксюха поехала на ВДНХ.

— С Лёхой?

— С каким Лёхой? Ха-ха-ха. С Костиком.

— С каким Костиком?

— Мы пиво не пьём. Ха-ха-ха.

— Только мартини.

— А слушаем только «Иванушки Интернейшнл».

Я хотел встать с кресла, но боялся.

Тут мне пришлось задуматься не на шутку. Я не сводил взгляда с пистолета — чёрного и блестящего на блестящей, чёрной же коже дивана. «Что меня ждёт дальше?» — вот вопрос. Трудно преодолеть жуть и действовать напрямую, но ничего другого мне не остаётся.

Я сказал:

— Паша, я знаю, что ты был лучшим другом Валентина и что ты не можешь оправиться после его смерти до сих пор. Я, пожалуй, из твоих слов могу заключить, что ты меня в чём-то подозреваешь… Может быть, ты склонен винить в этой гибели меня, а? Отвечай прямо. Я его утопил, по-твоему?

Он молча смотрел на меня в упор с улыбкой вовсе уж дикой.

Справившись с лёгким приливом тошноты, я продолжил речь. Я говорил медленно, стараясь в каждое слово вложить максимум убедительности.

— Я дружил с Валентином, конечно, не так долго, как ты. Зато я знал его ещё в детстве. Наши матери были подругами. Он был старше, и я смотрел на него как на некий недосягаемый идеал. И это детское чувство осталось, когда мы вновь познакомились спустя много лет. Я очень высоко ценил его писательский дар. Мне было невообразимо лестно, когда он пригласил меня съездить с ним в Крым. И как бы я мог его утопить? Зачем? Ради каких чувств и каких намерений? Ты скажешь, что я завладел его квартирой. Но ты знаешь, как это произошло и почему? Его мать была в таком горе, что не могла больше там жить. Ещё немного, и она помешалась бы. К тому ж у неё в Москве не было знакомых совсем, вот она и списалась с моей матерью и переехала в Киев, — у меня там была отдельная площадь. Она поселилась там, а я здесь.

Он разглядывал потолок во время этой речи. Удивлённая улыбка порой мелькала на его лице, как тень каких-то пробегавших предметов. Он дослушал меня терпеливо и ещё минуту продолжал глядеть вверх, откинувшись на спинку дивана.

— Ну что ты молчишь? — не вытерпел я. — Тебя устраивают такие объяснения? Или — если нет, то давай. Я желаю, чтобы всё было выяснено до конца. Никаких чтоб не было…

Он опустил глаза, и я увидел, что его взгляд сверкал и пронзал меня. Тут я испугался уже по-настоящему: его безумие стало очевидным. Нестерпимо захотелось убежать, но я сознавал, что чуть я двинусь, так пистолет пойдёт в ход.

— Ну-ну, — сказал он, покачивая головой утвердительно. — Из всей этой ситуации осталось мне непонятным только одно: заговор вокруг меня. Как ты смог его организовать? Это превосходит реальность. Почему все подыгрывают тебе, все без тени принуждения, без хихиканья общаются с тобой как с неким Николаем из Киева. Не может быть такой круговой поруки. Я пять лет слежу за ними и за тобой — и не было ни одного прокола. Вот это я и хочу, чтобы ты объяснил мне. Можешь считать это целью моего визита. Больше, мой милый, мне ничего от тебя не нужно, не бойся.

— Ах вот зачем ты явился! — вскричал я и чуть было не стукнул себя по лбу. — А я-то думал!..

(А что я думал? — Я вообще был в панике. Да, мой жест был натянутым и театральным, но бравада, наверное, была необходима моей душе в ту минуту.)

Ему не понравилось. Насупился, оскорбился. Жестокая обида пролегла в складках. Даже взял пистолет и повертел. (Если б я знал, что так подействует, то не стал бы… Но я не мог: я тоже человек, озабоченный своим достоинством.)