Николай Байтов - Думай, что говоришь

В дневнике преимущественно описываются сны нейтральные (хотя и с меланхолическим оттенком). Это понятно. — Ученик Хан Со — наверняка весьма опытный буддист, — мог легко отрешиться, я уверен, от «влияний» — как «земли», так и «неба». Вот он описывает (один из самых «интересных» — оригинальных по эмоции — снов) своё совокупление с ящерицей, — верней, интеллектуальное совокупление. Ящерица была и предлагала себя. А он не был . Она приглашала его быть . Но это всё было неярко, не акцентировано, смазано, — безразлично. Предлагала — и в то же время не предлагала, оставляла свободным. —

«Хочешь быть ?»

«А зачем это в принципе нужно?» — возражал он (умозрительно).

«То есть хочешь или не хочешь? Быть или не быть?»

«Ну, допустим, быть. То есть я должен в тебя войти?»

«Да. Войди! Я дам тебе бытие. Ты не пожалеешь!»

«Да я в общем-то и так не жалею ни о чём».

«Ни о чём? Ты такой опытный ?»

«Опытный или неопытный — мне это всё равно. Мой учитель — Хан Со. Он был дурак, осёл, и единственное, чему он смог меня научить, — быть таким же ослом. Мне этого достаточно».

«А ты уверен, что твой путь — единственно возможный, что не может быть другого?»

«Уверен? Нет, конечно! Что за чушь! Какой там путь?! — Путь может быть абсолютно любой».

«Ну так войди, испытай меня. Я дам тебе по крайней мере бытие».

«Войду. Испытаю».

«А ты достаточно напряжён ?»

«А… нет».

«Почему?»

«Потому что мне всё равно».

«И долго ты будешь продолжать на этом настаивать?»

«Нет! Я хочу тебя! Хочу скорей войти в твою внутренность, хочу получить бытие».

«Ты так говоришь в порядке (в логике) разговора — или ты действительно возжелал меня?»

«О, приди, сядь на мои чресла, — я возжелал тебя без всяких там…»

«Нет, это пока — лишь красивые слова, искусственно напряжённые. Но я сяду. Я уже сейчас устраиваюсь на твоих чреслах, потому что я авансом готова тебе дать бытие». —

И она, ящерица, быстро взбежала на него, — и в этот момент Хан Со вздрогнул и проснулся, — верней, не сам учитель, а его (безымянный) ученик.

И вот тут-то, как он утверждает, он и испытал настоящее бытие — внезапно яркое — и долгое-долгое — до вечности…

Верится — не очень. С трудом. Подозреваю, что сам Дима Григорьев фальсифицировал эту запись, размазав, как говорится, романтические фаустовы слёзы по своей европейской застеклённой физиономии.

Чем-то это всё меня раздражает, а чем — непонятно…

Вряд ли буддисты — такие. Насколько я понимаю, у них вообще нет этого понятия — «бытие». Это вполне европейское заклинание, которое почему-то столь назойливо звучит в этой восточной сказке.

А впрочем, нам-то что? И что нам эта блестящая ящерица, мелькающая как молния? — Мы с Киясовым сидим, листаем этот дневник, разговариваем. Время от времени выпиваем. Сны нам снятся намного более интересные, отчётливые. Старец Хан Со? — Думаю, что всё, что он мог бы нам сказать, ничего существенного нам не прибавило бы. «А ты помнишь мой рассказ «Велосипед»?» — говорю я Киясову. «Помню. Это про римского легионера?» — «Да». — «Он странный какой-то…» — «Так это и есть сон от начала до конца». — «Правда? И ты сам его видел?» — «Сам. Я несколько раз в жизни описывал сны. Этот — один из наиболее ярких… Но я не представляю, откуда он мог взяться! Это представить невозможно. По-видимому, от «неба»…»

Когда умирал Раймунд VI Тулузский — великий еретик и покровитель еретиков, — он в этот день дважды молился в церкви Дорады.

Аббат из Сен-Сернена пришёл дать ему последнее напутствие, но Раймунд уже лишился языка.

Некий монах-госпитальер, случившийся рядом, успел снять свой плащ с крестом и набросить на умирающего — это давало госпитальерам право похоронить его на своём кладбище.

Аббат заспорил и хотел сдёрнуть плащ, но монах вцепился с другого конца и не отдавал. На крик аббата сбежался народ, и над телом Раймунда началась потасовка. Никто не заметил, в какой момент он испустил дух…

Госпитальера в конце концов прогнали, но похоронить Раймунда в аббатстве всё равно не смогли, потому что Католическая церковь вообще запретила предавать его земле. Тело графа осталось непогребённым, и ещё в конце XVII века в подвале аббатства можно было видеть его череп — он демонстрировался как историческая достопримечательность…

А между тем Раймунд ведь не был уличён в ереси — ни разу, никем. Его обвиняли даже в убийстве папского легата, — несколько раз назначали суд над ним, но по каким-то политическим причинам откладывали, хотя Раймунд сам настойчиво добивался суда, уверяя всех, что сумеет оправдаться.