София Блейк - Невеста. Шлюха

Немногим позже рассказанной мною истории Москву и всю Россию потрясло убийство Влада Листьева. Сам президент пообещал на могиле журналиста, что дело будет раскрыто. Количество людей, которые могли бы пожелать зла этому замечательному и всеми любимому человеку, легко было пересчитать по пальцам, не разуваясь. И если до сих пор убийца не найден, не значит ли это, что наша жизнь ни грамма не правильнее и не логичнее, чем я здесь пытаюсь толковать?

Обзаведясь шальными деньгами, я решила наградить себя, любимую, исполнением давней мечты — купить, наконец, машину. Глубокой ночью поезд из столицы прибыл в Брянск, и я набрала домашний номер Палыча, которого не видела уже больше года. Никто не поднял трубку, и это могло означать, что старина по-прежнему несет трудовую вахту в нелегком деле круговорота спермы в родной природе. Конечно, существовали еще варианты, что Палыча посадили, или он умер, но я решила пренебречь столь маловероятными шансами. Такси от вокзала до его дома стоило смешно, если сравнивать с Москвой. На темной улице было тихо, почти как на Толиковой даче. Я уже бывала здесь десятки раз, когда Палыч поднимался наверх с Мариной, а я листала книжку в его «Волге», или он заскакивал домой, оказавшись рядом в промежутке между вызовами. В его крошечную квартиру я заходила всего однажды, когда Палыч упросил нас с Вадиком посмотреть во время простоя на работе футбольный матч. То есть, Палыч был бы рад видеть меня в гостях намного чаще, но я не могла ему предложить ничего, кроме дружбы, а для этого не обязательно подниматься домой к убежденному старому холостяку.

Воспоминания, конечно, обладают способностью согревать, но в морозную ноябрьскую ночь даже они не могут помочь надолго: когда Палыч, наконец, приехал, уже брезжил тусклый рассвет, и я почти перестала чувствовать пальцы ног. Удивление Палыча было настолько велико, что он даже на некоторое время потерял дар членораздельной речи. Я с наслаждением погрузилась в горячую ванну, наплевав на местами выступавшую ржавчину, а Палыч поехал в круглосуточный магазин, закупаться к торжественному случаю. Я вылила в воду порядочное количество шампуня, взятого в дорогу из Москвы, намылила голову, да так и заснула. Конечно, холостяцкая ванная комната не запиралась, и я проснулась в остывшей воде, прозрачной без лопнувших пузырьков шампуня, под масленым взглядом Палыча, стоящего надо мной.

— Ох, извини, — сказала я, открыв глаза и прикрываясь руками.

— Ну, дай полюбоваться, Сонька, — хрипло выдохнул Палыч. — Эх, плюхнуться бы к тебе, — мечтательно добавил он.

— Мы же друзья, — завела я вечную как мир женскую присказку, которой мы утешаем самцов, не вызывающих нашего желания.

— Друзья–то друзья, — грустно сказал Палыч, — а пустила бы разочек старика в ванную, неужели от тебя убудет? Ты же мне всегда нравилась, малая…

— После Марины, — оборвала я его.

— Да что наркоманка эта конченая, с ней у меня как договор был, услуга за услугу. А тебя во сне по ночам я вижу…

— Ох, врет–то! — рассмеялась я. — Ты ночами даже не спишь!

— Когда сплю, тогда и вижу, — серьезно сказал Палыч. — Иногда, правда, с Вадимом. Столько всего вместе пережили, а ты ржать.

— Ну, а как же тут серьезной быть, — продолжала я по инерции улыбаться. — Давай, ты мне дашь одеться и расскажешь, как ты выкрутился тогда.

— Так что, не пустишь старика, спинку потереть? — сказал Палыч, и столько грусти и мольбы в его глазах я прочитала, что, на секунду задумавшись, решила стать на несколько мгновений доброй феей из сказки.

— Только один раз потереть спинку? — кокетливо спросила я, глядя на него, и, когда вмиг зажегся его усталый взгляд и расправились плечи, я подумала, что добрые дела сами по себе иногда могут быть наградой. Без материальной стимуляции, к которой я, чего уж там, успела порядком привыкнуть.

— Дай тогда сумочку, вот она, на крючке висит, — мои мокрые руки оторвались, наконец, от груди, и я достала из протянутой сумки упаковку резинок, с которыми уже почти три года не расставалась никогда.

Голый Палыч, прямо скажем, на Аполлона не походил, но вид обнаженного мужского тела, давно перестал мне внушать какие–либо чувства. Ну, или почти перестал. Снятую одежду Палыч ногой задвинул под ванную.

— Соняша, девочка, ты… — он остановился, а я поднялась из воды, ежась от холода, и решая, как с ним быть. — Твой голос, как серебряный колокольчик, девочка, я всегда заслушивался, когда ты говорила. Как сказала тогда «Мы его там не бросим!» Я бы год жизни отдал, чтобы ты это обо мне…