София Блейк - Невеста. Шлюха

— Все по-порядку, — шипение Джозефа, — в подробностях. Одно фальшивое слово и я выдавлю тебе глаз. Потом — другой. Мне похуй, что ты не знал, какие друзья есть у Георгия Андреевича. Если б ты и знал, то меньшей гнидой от этого бы не стал. Просто из осторожной гниды ты превратился в оборзевшую. Но был такой писатель Достоевский, так вот у него есть книга «Преступление и наказание». Читал в школе?

Глубина эрудиции Джозефа поражала меня в самое сердце.

— Читал, — послышался лепет узника. Он сидел на табурете, и его прикованная рука висела почти у самой понурой головы.

— Так вот, там пишется о неизбежности наказания за преступление, и о том же самом толкует наш российский уголовный кодекс, — продолжал Джозеф. — Неужели твое сраное высшее образование не вложило тебе таких простых вещей в мозги?

— Ребята, давайте договоримся, — взмолился Толгуев. — Я все осознал. Честно сказать, Егор был моим ближайшим другом больше двадцати лет. Это было какое–то затмение, ну не знаю, нашло на меня.

— Как низко пали наши коммерсанты! — с обидой в голосе сказал Джозеф, и я не уловила момент удара, но Толгуев дернулся и захрипел, не в силах набрать воздух в легкие.

— Да чё на пидора этого силы переводить, — сказал Хохол, возникая в дверном проеме. — Давайте просто разденем его тут и оставим на ночь. По утряни глянете, какой он разговорчивый будет, с воспалением–то легких.

— Вот всегда ты такой, Никодим, — с укоризной произнес Джозеф и нанес еще несколько несильных ударов по лицу Толгуева. — Я тут себя не жалею, чтобы на человека просветление сошло, и он уже почти перевоспитался, а ты пришел и сразу предлагаешь заморозить живого–то. Нет, не любишь ты людей, Никодим!

— Послушай, придурок, — доселе молчавший Толик со шприцом наклонился к Толгуеву, — мы тут можем держать тебя до морковкиных заговений и веселиться с тобой, как захотим. По концовке ты подохнешь в мучениях, или станешь животным, пускающим слюни. Есть еще вот этот препарат, — Толик поднес иглу к самым глазам Толгуева, так что тот отдернулся, — который развязывает язык. Правда, в некоторых случаях он и сердце останавливает, но нам это до фени. Или ты честно и точно излагаешь все события, или мы делаем свой ход.

— Вы убьете меня все равно, — сказал Толгуев. — Не вижу перспективы.

Это было сказано все–таки по-мужски, и я тихо шагнула вперед, чтобы увидеть лицо Толгуева, которого почти закрывал собой Джозеф.

— А ты сам ее предложи, перспективу–то, — быстро сказал Толик. — Дай нам ее оценить. Терять–то тебе все равно нечего. Отчего бы не попробовать?

— Могу предложить вам содержимое моего бумажника в обмен на легкую смерть, — рассмеялся вдруг Толгуев. — Вы же мстить собрались, пацаны, вот и мстите. По крайней мере, Егор не мучался, и я имею право просить вас о том же.

Я ничего не понимала. В машину к нам сел обычный немолодой мужик, который сразу дал слабину. Теперь же в страшном бетонном подвале перед нами сидел пускай и убийца, но не глупее всех нас, а главное, дерзкий и не сломленный, несмотря на издевательства и побои. Но Толик не растерялся:

— Брось понты колотить, фраер, — твердо сказал он. — На тебе кровь, и я не вижу причин, почему мы должны идти тебе навстречу. Не важно, что ты говоришь сейчас, когда еще надеешься быстро подохнуть. В этом тебе отказано — заруби на носу. Подыхать будешь медленно и страшно, или соглашайся на наши условия. Вот они: сначала рассказываешь все, что связано с убийством, все детали, телефоны и прочее. Потом выкупаешь себе жизнь. За сотку зелени. Легкая смерть стоит сороковку.

— У меня нет таких денег, — сказал Толгуев. — Это все бессмысленно.

— Раздевайте идиота, — скомандовал Толик и отошел назад. Он уловил мой взгляд боковым зрением и повернулся ко мне. Его широкое лицо не выражало никаких человеческих чувств, и я поняла, что внутри он такой же, как и Руслан Толгуев. Может, немного сильнее. Или закаленнее.

Между тем Джозеф с Хохлом, освободив прикованную руку Толгуева, быстро сорвали с него всю верхнюю одежду и рубашку с майкой. У бизнесмена оказалось довольно крепкое, самую малость полноватое тело, почти полностью заросшее волосами.

— Гляди, — сказал Хохол, немного отстраняясь, с ворохом одежды в руках, — с его мехом и холод не страшен.

— Чтобы зиму пережить, он еще обрастет, — поддержал приятеля Джозеф, — станет здесь, как мишка в берлоге.

Мне в теплой одежде сделалось вдруг зябко, и я впервые подумала, что не пожелала бы такой участи даже убийце Егора. Толгуев не опустился на табурет, а стоял и дрожал. Наручник, держащий мертвой хваткой его правую руку, вновь был соединен со стальной петлей, вмонтированной в мрачную стену.