Мазарин содрогнулась, представив, что кто-то мог попытаться расчленить Сиенну. Для нее Святая были живой. Но как реликвия попала в ее дом? Почему ее окружает столько тайн?
Мать никогда не отвечала на вопросы о Святой, ограничиваясь лаконичным: "Не шуми, а то ее разбудишь!" или "Не прикасайся к ней!" — а потом неизменно добавляла: "И не вздумай никому проболтаться, что Сиенна живет с нами!" Все остальное было покрыто плотной завесой молчания.
Аркадиус заметил, что девушка его не слушает.
— Мазарин, ты где сейчас?
— Просто я задумалась... Об этой несчастной девушке. Извините, продолжайте, пожалуйста.
— Мне нужно поговорить с твоей бабушкой.
— Это невозможно, Аркадиус.
— Послушай, милая, ты хочешь знать все, а сама ничего не рассказываешь. А между тем нам нужны факты. Так где сейчас твоя бабушка?
— Она умерла, Аркадиус. Моя бабушка давно умерла.
— В таком случае, если мы хотим побольше разузнать о медальоне, нам стоит обратиться к твоим родителям.
— Это... — девушка опустила глаза, — это тоже невозможно.
— Ну вот, дорогая, наконец-то ты мне доверилась. — Антиквар обнял Мазарин за плечи. — Ты сирота, ведь так?
За соседним столиком Мутноглазый ловил каждое слово. Старик знал куда больше, чем можно было предположить на первый взгляд. Надо непременно заполучить эту рукопись и принести ее на собрание. Так он, Мутноглазый, заслужит похвалу магистра. Пусть учитель гордится уличным мальчишкой, которого он много лет назад вытащил из трясины.
Ее изнасиловали! Почему в ордене никогда не говорили о том, как на самом деле умерла Святая? Или они об этом просто не знали?
Святую, которой они поклонялись на протяжении стольких веков, осквернил развратный монах. Прямо на снегу.
НА СНЕГУ?
Неужели история повторилась? То, что случилось у Триумфальной арки, в определенном смысле тоже можно считать насилием. Зачем старику бросать девушку в снег? Чтобы надругаться над ней.
Но если это так, значит, Мазарин... реинкарнация Святой! Вот откуда взялась ее удивительная сила.
Душа Сиенны вселилась в тело Мазарин.
31
После стольких огорчений, переживаний и обид Саре и Кадису улыбнулось в сочельник нежданное счастье.
Разве могли они предположить, что сын, который много лет не желал с ними знаться, появится накануне Рождества без давно уже привычных упреков и обвинений, а с кучей подарков, да еще и такой веселый и довольный, как никогда.
Мальчик, который тихонько рос в хрустальном дворце на улице Помп, пока его родители разрывались между съемками, поездками, выставками и светскими раутами, получил образование, стал шире в плечах и наконец вырос. По крайней мере, так показалось Саре. Он позволил матери себя обнять и недолго, но почтительно беседовал с отцом, умудрившись ни разу с ним не поссориться.
Повзрослевший сын постарался не расстраивать родителей, и праздник прошел в давно позабытой атмосфере семейного тепла.
На радостях Сара была готова напечь горы печенья, которые сын просил, когда был маленьким, а у нее вечно "не было времени", пересказать все сказки, которые ей было "некогда" прочесть ему на ночь, выслушать все его жалобы, идеи и мечты, от которых она вечно отмахивалась.
Ей хотелось обнимать и целовать сыночка, купать его, вытирать полотенцем, одевать и причесывать. Провожать и забирать его из школы. Играть с ним в парке, носиться по пляжу и строить песчаные замки, лазать по деревьям, качаться на качелях, кататься с ледяных горок и визжать от ужаса в замках с привидениями.
Ходить в кино вдвоем, как положено любящим матери и сыну. Укладывать его спать, щекотать под одеялом и слушать его смех. А еще петь дурацкие детские песенки...
Но было слишком поздно: ее сын давно вырос и вряд ли готов благосклонно принять запоздалый всплеск материнской любви.
Сара поняла это только теперь.
Пресловутая "нехватка времени" лишила ее высочайшего наслаждения, отпущенного матери: незатейливых будней, проведенных в заботе о ребенке. Она упустила главную радость своей жизни.
Паскаль, выросший на обочине сумасшедшей жизни своих знаменитых родителей, не пошел по их стопам. Он задумал посвятить себя другому искусству: искусству понимать людей, включая самого себя.
У молодого человека была очень веская причина вернуться в Париж. Он рассчитывал исцелить собственные раны, примирившись с теми, кто их нанес: с отцом и матерью.
Ни Фрейд, ни Юнг, ни другие ученые со всеми их теориями, терапией и анализом не помогли ему заполнить душевную пустоту. Испробовав все возможные средства, Паскаль решил прибегнуть к самому простому и испытанному: любви и пониманию. Отчуждение и злость едва не отняли у него родителей.
Читать дальше