Жанна Голубицкая - Записки брюнетки

— Рита, успокойся, пожалуйста. Я давно все знаю, ее Анной зовут. Отец со мной серьезно говорил: он уже год с ней встречается, сильно влюблен и теперь решил уйти к ней насовсем. Сказал, что будет нас с тобой обеспечивать. У этой Анны очень богатый отец. Так что Петро уйдет жить к ней, квартира останется нам. То есть, тебе, — поправилась мать. — И на конюшне ты сможешь бывать сколько захочешь. Мы должны понять его, дочь, он еще молодой мужчина, а я сильно болею…

— Мать, ты что — дура? — закричала Рита в отчаянии и нажала отбой.

Через день была суббота. Рита, как обычно, с утра была на конюшне, принимала клиентов. С ночлегом в те выходные снова никто не заехал, так что тянулись в основном дачники — покатать детей в манеже или походить шагом в леваде. Это было только к лучшему. Стояла сильная жара, лошади были квелые, но нервные — их мучили слепни.

— Отец приехал часов в пять, — вспоминает Рита, — выглядел он бодрым и счастливым. У меня аж дыхание перехватило, когда он, выходя из своего новенького блестящего джипа, раскинул руки и прокричал: а жизнь-то налаживается! Тогда впервые в жизни во мне шевельнулась ненависть к нему. Я забежала в тренерскую и позвонила матери, которая была в городской квартире:

— Срочно позвони ему и вызови в город, — сказала Рита матери. — Придумай что-нибудь: скажи, что тебе стало плохо, лекарства нужны. Или что с бухгалтерией путаница. Или… Ну, в общем, все сойдет.

— Рита, не дури! — пыталась осадить дочь Елизавета Петровна.

— Я сказала тебе, делай! — крикнула дочь. — Хотя бы ради меня!

Дальнейшие воспоминания явно даются Рите нелегко. Она нервно лупит себя по коленке конским хлыстом. Наблюдая за силой ударов, я понимаю: ей должно быть очень больно. Очень.

— Я не была уверена, что мать позвонит, — продолжает Рита. — Но она позвонила. Были ли у меня план? Скорее, нет. Я просто точно знала: в 7 обычно приезжает ОНА, она любит скакать на закате, ее отец приучил. Я подсчитала: если матери удастся вызвать отца в город, он не успеет вернуться к ее приезду. Зачем мне это было нужно, я тогда еще до конца не понимала. Возможно, я хотела поговорить с ней с глазу на глаз. У меня на душе была сумятица. Ты мне веришь?

— Верю, отзываюсь я.

Я действительно верю Рите. Есть в ней что-то такое настоящее. Недаром бывалые лошадники говорят: плохого человека лошадь к себе не подпустит. Лошади почти как женщины — они людей сердцем чуют.

Елизавета Петровна все же исполнила просьбу дочери и позвонила мужу. И Петро, сказав, что дело срочное, сел в машину и умчался в город. Вернуться обещал не раньше, чем часа через три.

Как только — ровно в 7 — у конюшни появилась кокетливая «Тойота» Анны, Рита крикнула инструктору смены Даше:

— Седлай Особенную!

— Уверена, что надо выводить Особенную? — усомнилась опытная Дашка. — Она не оклемалась еще, даже в стойле стоит неспокойно.

— Сказала — седлай! — оборвала Рита справедливое возражение на правах хозяйки.

— Я знала, что эта Анна всегда просила у отца Особенную, буквально выпрашивала, — поясняет мне Рита. — Это была лошадь ее мечты. Но отец пошел ей навстречу всего-то раза два, и то только в своем присутствии — боялся за свою милую. Все-таки Особенная — лошадь под опытного седока, а Анна эта в седле без году неделя. Я была уверена: разрушительница нашей семьи обрадуется моему выбору. Так оно и произошло.

Клиентка растерянно озиралась по сторонам.

— Я-то видела, что она ищет глазами отца, не понимает, почему его нет, — продолжает Рита. — Обычно он сам ее встречал по субботам. А спросить, где он, она боялась, конечно, змея! Но, увидев, кого ей выводят из стойла, эта дурища обо всем на свете забыла, и об отце тоже, и закричала: «Ура! Ура, Особенная! Рита, большое спасибо!» А Дашка стояла и все с сомнением качала головой. И когда она мне еще раз напомнила про недомогание Особенной, я на нее рявкнула:

— Да знаю я! Угомонись, не глупее тебя!

Рита делает глубокую затяжку:

— Я знала и другое: после 7 вылетает мошка, Особенная ее переносит плохо, «козлит» (отбивает задними ногами) и делает свечки (встает на дыбы). И еще я знала, что Особенная до сих пор не выздоровела. А в болезни эта лошадь непредсказуема и неуправляема. Я все это знала, но плана у меня не было. Я хотела проучить эту наглую Анну. Я хотела, чтобы она почувствовала себя ничтожеством. Я хотела, чтобы ей было так же плохо, как мне. Но у меня не было конкретной мысли ее покалечить.