Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей

Первого апреля сего года, в субботу, был ограблен магазин мистера Кокса. Осматривая решетку со стороны улицы, констебль заметил, что она погнута. Исследовав расстояние между прутьями, он пришел к выводу, что здесь мог пролезть только ребенок. Основываясь на своем подозрении, он опросил кое-кого из жителей города и наконец мать обвиняемого. В результате обыска в ее доме были обнаружены украденные вещи. Из этого он заключает, что она ничего не знала о преступлении и никоим образом ему не способствовала.

— Спасибо, констебль. Достаточно. Пусть встанет обвиняемый.

Судья кивает головой. Я смущенно поднимаюсь и стою совсем один.

— Говори только правду. Был ты или не был в магазине мистера Кокса?

— Был, сэр.

— Как тебе удалось туда пройти?

— Я увидел, что решетка погнулась, сэр. Я просто шел мимо и увидел, что могу пролезть через нее.

— Был с тобой еще кто-нибудь?

— Нет, сэр. Я был совсем один. Только я один, сэр.

Мой голос срывается на визг.

— Хорошо. Можешь сесть.

Теперь приказывают встать ма.

— Знали ли вы, чем занимается ваш сын?

— Нет, сэр. Он иногда приносил домой вещи со свалки, некоторые очень хорошие. А тогда он сказал, что подобрал сверток на дороге. Вот вся правда, сэр, святая правда. Если бы я знала, что он ворует, я бы удержала его, сэр, но он всегда был послушным мальчиком, сэр. Я не думала…

— Да-да. Я верю, что вы ничего не знали. Идите домой. Констебль заглянет к вам попозже.

Последний день моей свободы. Ма и я стоим на платформе рядом с полицейским, и, пока часы отсчитывают последние минуты, я плачу. Подходит поезд.

— Ничего, сынок. Все будет хорошо, — говорит ма.

Я всхлипываю и прижимаюсь к ней. Теперь уже не будет ничего хорошего. Меня судили и признали виновным. И мне уже девять лет…

«Со мной беда…» К чертям сентиментальные воспоминания!

За десять лет — с тех пор, как поезд увез распустившего нюни мальчишку от ма, от родного города в приют для мальчиков — я узнал пропасть всяких бед. Приют для мальчиков… тоже мне приют.

У меня больше не было дома. А с тех пор, как я в последний раз виделся с ма, и ма тоже. Никак не мог вырваться от нее тогда, она все скулила о своих болезнях и о том, что никто из детей никогда к ней не приедет. Как будто мне с собой мало забот. И сейчас главная забота — избавиться от синего тюремного костюма.

А вот и дом, где живет мой приятель. На стук выходит его мать, я говорю ей, кто я такой, и она просит меня подождать. Потом появляется он и приглашает меня в комнату. Кажется, он удивлен и нервничает, хотя делает вид, что рад. Он засыпает меня вопросами, я отвечаю. Мне с ним скучно, и, как только позволяют приличия, я говорю ему об одежде. Мы один раз «работали» с ним вместе. И хотя я тогда взял всю вину на себя, он знает, что я все еще могу его засадить, если захочу. Мы идем к нему в комнату, и там я выбираю для себя черные джинсы, черную рубашку и черные грубые башмаки. Я прошу, чтобы он оставил пока у себя мои тюремные шмотки, и он соглашается. В любое время я могу их забрать. Он предлагает мне выпить, и мы пропускаем несколько рюмок виски. Потом я черной тенью выскальзываю на улицу.

Вечер еще только начинается, и я направляюсь к молочному бару, где проводит время моя банда.

Сперва я заглядываю в ярко освещенное окно молочного бара: знакомая обстановка посылает мне свое «Добро пожаловать домой». Здесь место сбора отверженных. Здесь все те, кто бросил вызов обывателям: антисоциальные элементы, бродяги, преступники. Распоряжается в зале музыкальный автомат — приземистый бог из металла, огней и стекла, почитаемый и подкармливаемый вольными юношами, которые жаждут обмануть пустоту своей жизни наркозом романтики. Он слепит меня насмешливой ухмылкой и оглушает рок-н-ролльным приветствием. Я опять здесь, и вся банда собирается вокруг меня — ребята по-павлиньему пестрые, в длинных пиджаках и узких штанах, девчонки в нарочито неряшливых темных джинсах и широких свитерах.

Они расспрашивают меня о тюрьме… кто сейчас там и кого скоро выпустят? Я один из них и должен ответить на все вопросы. Потом я слушаю их рассказы о себе, о вечеринке в прошлый уик-энд и о самой последней танцульке, откуда их вышвырнули. Тот сидит за секс, этот — за кражу машины. Я сочувствую, стреляю у кого-то сигарету, смеюсь над забавными историями. Но вскоре меня опять одолевает скука, к тому же виски действует на меня угнетающе.

Я прибиваюсь к свободному столику, заказываю сандвичи, сигареты и шепотом прошу официанта принести вина. Он говорит, что рад меня видеть, и под столом передает бутылку, не забыв предупредить насчет фараонов. Я наполняю стакан и ставлю бутылку под стол. Музыка кажется мне сегодня доброй и печальной…