Владимир Шинкарев - Конец митьков

В середине 90-х годов Женя Зубков организовал паломничество в Иерусалим. Вернулся я, привез масла с Гроба Господня, святой воды из Иордана. Набрал камушков на горе Фавор, щепок из Гефсиманского сада. Моя жена всего понемногу послала своей подруге детства в провинцию, та пишет взволнованный ответ: «Какое счастье, что твой муж сподобился попасть на Святую Землю и привезти нам бесценных сокровищ!»

Оставшиеся реликвии я расставил на столе в мастерской. Зашла Люба Гуревич в гости, посмотрела: «Ты что, этот хлам тащил из Иерусалима?»)

Рекшан дразнится так, будто Митя оттер меня от чего-то поистине ценного, но то, от чего можно оттереть, — оно вообще не очень ценное. Мне, например, не представляются ценностями сборники «Митьковских песен» и «Митьковских олимпиад»; необходимость встречаться, да еще и периодически, с высшими городскими чинами по их инициативе вызвала бы у меня тревогу и тоску; да я даже метафору с сельскими танцами, в которой «одну деваху постоянно приглашают, а с другой танцуют не очень», видимо, воспринимаю неадекватно: вот и хорошо, что не лезут приглашать.

Если бы Рекшан учел, что все-таки конфликт ценностей в жизни бывает, его статья была бы интереснее. На то ты и идеолог, чтобы оспорить систему ценностей оппонента и утвердить свою, — только дразниться и похваляться врожденным обаянием мало.

Я бы посоветовал писать статью против Шинкарева так (помогу по старой дружбе).

Живите, государи мои, люди русские, в ладу со своею старою сказкой. Чудная вещь старая сказка! Горе тому, у кого ее не будет под старость!

Н. Лесков

Историки литературы, возможно, знакомы с эссе Андрея Битова «Третий Жемчужников», в котором расследуется доля участия А К. Толстого и трех братьев Жемчужниковых в создании проекта «Козьма Прутков»: недобросовестные старшие братья пристыжены, а историческая справедливость по отношению к третьему брату восстановлена. Эссе интересно потому, что написано Андреем Битовым, но, в сущности, кому интересен предмет статьи, кроме нескольких специалистов? Подавляющему большинству читателей Козьмы Пруткова безразлично — сколько там было братьев, кто больше старался, да многие вообще впервые слышат про каких-то Жемчужниковых. Козьма Прутков — знаем, конечно, но кто там его придумал, чего при этом не поделили, то ли он украл, то ли у него украли — в общем, дело темное и неприятное.

А митьки? Да какая людям разница, кто именно и зачем придумал митьков? Такая информация только вредит очарованию митьков. Это заинтересует нескольких специалистов, но простому потребителю, вот, например, финским девушкам, приглашающим «Митьков» с выставкой, посетителям этой выставки, губернаторам, телеобозревателям, да всем, — без разницы.

Что ж, допустим, что нашелся потребитель, которому интересны не митьки, но разборка, затеянная Шинкаревым.

Основная мысль Шинкарева: идею митьков и одноименную группу художников погубила узурпация власти Дмитрием Шагиным. (Шинкарев в своей основной мысли не вполне уверен: прослеживая фазы развития группы в соответствии с концепцией Льва Гумилева и добравшись до естественного и неотвратимого для данной концепции конца «Митьков», он вдруг полностью к идеям Гумилева охладевает и всю вину сваливает на Шатана.)

«Взгляни на первую лужу — и в ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет» (Салтыков-Щедрин). Что, в митьковской луже все обстоит иначе? Митьки никого не хотят победить? Этот тезис и сам-то является инструментом борьбы, а кстати, в книге «Митьки» он соседствует вот с каким наблюдением: «Из трех настоящих митьков сумевший выпить больше добился заслуженной победы в честной и равной борьбе». Подобное и произошло: Дмитрий Шагин был абсолютно прав, настойчиво борясь за первенство в политбюро. Хотя бы для того, чтобы обезопасить себя и всю группу от интриг, о которых сам же Шинкарев простодушно рассказывает.

«В творческом коллективе возможна только монархия», — сказал Марк Захаров, что подтвердит любой руководитель. Двух командиров, тем более трех, в боевом подразделении не бывает, а один необходим, и если командир вдруг утерян, то командование принимает самый предприимчивый солдат, тот, кто первым вскричит «слушай мою команду!» Политбюро, коллективное руководство (которое Шинкарев, впрочем, тоже не любит, предпочитая анархию) — куда менее эффективно, на что есть множество свидетельств, например: «...коллективный разум при любых обстоятельствах уступает индивидуальному. Неглупые, каждый поодиночке, люди, собравшись числом от трех и более... если и приходят в конце концов к общему мнению, то оно со всей неизбежностью оказывается глупее и беспомощней любого из прозвучавших» (В. Топоров).