Леонид Якубович - По чуть-чуть…

Рядом с ними по каменным плитам ползли еще какие-то люди. Их было много. Такой массовый заполз самоубийц на пирамиду. Откуда они взялись, я понятия не имею, но карабкались все: мужчины, женщины, дети... И все они, даже как-то радостно, обливаясь потом, упрямо поднимались всё выше и выше, подгоняя отстающих, и приветствуя тех, кто спускался. Гид оказался прав – не подняться на вершину, было, вероятно, настоящим позором.

Стадное – чувство страшная вещь. Я не собирался этого делать. Я хотел пить, я хотел в автобус к Арсению и хотел домой к жене и детям. Причём, всё одновременно. Но я полез вместе с ними. Я не знаю, как это случилось. Может, я уже спал, может, я потерял сознание, но я полез. Я очнулся на втором блоке и решил, что с меня хватит. И я уже решил вернуться и быть лучше проклятым до седьмого колена, но тут какой-то немец, заорал с вершины, что тот, кто долезет первым, получит бутылку холодного пива! Это был точно немец – он был в кожаных шортах на помочах, высоких гетрах и зеленой панамке с пёрышком. И у него был здоровенный живот, и он действительно держал в руке бутылку пива. Правда, то, что он орал, ко мне не имело никакого отношения. Он кричал своим, которые были уже на полпути к его башмакам.

Что сказать. Я был наверху через минуту. Так мне казалось. Пива, естественно не было. Пока я долез, уже все кто был наверху, попрыгали вниз – японцы, немцы, венгры, чехи, габонцы, американцы, евреи... Нет, евреи не спрыгнули вниз. Их вообще тут не было. Они не лазили сюда, как все. Евреи стояли внизу, пили пиво и ждали, когда спустятся остальные, чтобы узнать – ну что, надо вам это было? Евреи были мудры, как Арсений. К списку моих смертельных врагов, кроме погонщика, верблюда, автобуса с кондиционером и Арсения, прибавились ещё немец в шортах и евреи.

Я стоял на вершине один, а пирамид передо мной было три: Джосера, Хадора, он же Хефрен, и Хуфу. Я их видел отсюда. Вон они. И по всем, как муравьи ползали туристы. Собственно, кроме как стоять и смотреть на эти памятники старины, больше смотреть было не на кого. Японцы, поняв, что следующий уступ будет для них последним, попрыгали вниз, как пинг-понговые шарики, сели в автобус и уехали вместе с гидом. Немцы тоже. Остальные по очереди исчезали в проёме пирамиды. Я остался один на высоте ста тридцати семи метров. Я кричал, но меня никто не слышал. Я видел, как меня начали фотографировать снизу туристы. Я напоминал отца Фёдора на скалистых вершинах Кавказа из книжки Ильфа и Петрова, правда без колбасы и царицы Тамары.

Вновь прибывающие, поддавшись соблазну, карабкались по уступам, долезали до вершины, фотографировались со мной и весело спускались вниз. А я всё стоял и стоял, не решаясь следовать за ними. А помочь мне никому из них даже в голову не приходило. Я жутко жалел, что слез с верблюда. Там, по крайней мере, было ниже и не было таких высоких «ступенек».

Оставалось лезть вниз самостоятельно или провести тут 28 веков, как этот Хуфу, которого греки называли Хеопс, наверное, из зависти. В Греции нет пирамид.

Лезть вниз, как известно, труднее, чем наверх. Чтобы лезть вверх, надо было подпрыгнуть, уцепившись за край каменного блока, подтянуться на руках, закинуть одну ногу, а потом вползти на узкий уступчик. Передохнуть и лезть на следующую «ступень». А как вниз? Я не умел прыгать, как пинг-понговый шарик, я вообще не умею прыгать. Я не люблю прыгать. У меня слабый голеностоп. Я его вечно вывихиваю.

Ждать, что меня снимет вертолёт, было глупо. Откуда тут вертолёт? Тем более, что я был уверен, что в вертолёте прилетит погонщик и потребует, ещё денег, чтобы меня снять отсюда. А у меня столько не было. К списку моих смертельных врагов прибавились пинг-понговые шарики и вертолёт.

И я стал сползать вниз. Сначала я лёг на уступчик животом, потом свесил одну ногу, потом вторую и, обдирая живот об камень, повис на руках. Отпустить руки было страшно. Можно было брякнуться на нижнюю ступеньку, не удержать равновесие и покатиться дальше задом наперед и закончить эту интереснейшую экскурсию к пирамидам в травматологическом отделении. Я висел, как перезревший плод пальмового дерева «дум», и дозревал окончательно. Было уже два часа. Солнце висело в зените, я висел на уступе. Мы оба ждали, кто сдастся первым.

Первым сдался я. Я закрыл глаза, разжал пальцы и обдираясь об известняк скользнул вниз. Охнуть я успел четыре раза. Когда мои пятки ударились об камень, когда что-то хрустнуло в пояснице и в шее, когда я тюкнулся носом и когда мне на голову упал фотоаппарат. Почему я не упал ниже, не знаю. По всему я должен был упасть. Вероятно, меня спасло то, что я был потный – я прилип к камню, широко распахнув руки, и прижавшись к нему исцарапанной щекой. Со стороны, могло казаться, что я слушаю, что мне изнутри говорит Хеопс. Сколько раз это продолжалось, я не знаю. Долго. И каждый раз, сползая вниз на очередную ступеньку, я прижимался всем телом к каменным плитам, боясь сорваться и загреметь вниз.