Герман Кох - Ужин

Серж держался весьма раскованно: обняв девушку за плечи, он привлек ее к себе, так что их головы почти касались друг друга. Фотография, безусловно, получилась эффектная, лучшего снимка девушка и пожелать не могла. Но мне подумалось, что Серж не был бы таким душкой, окажись на месте Наоми Скарлетт Йоханссон (или похожая на нее официантка).

— Бесконечно вам благодарны, — расшаркивался бородач. — Больше не отнимем у вас ни минуты. Вы же здесь в частном порядке.

Наоми не проронила ни слова; она отодвинула стул и встала рядом с отцом.

Уходить, однако, они не торопились.

— Такое с вами часто случается? — более тихим и доверительным голосом спросил бородач, слегка наклоняясь вперед, так что его голова оказалась прямо над нашим столом. — Что люди вот так запросто подходят к вам и просят сфотографироваться на память?

Складка раздражения между бровями вернулась. «Чего еще им надо?» — ворчала складка. Бородач с дочерью получили свое и теперь пусть проваливают ко всем чертям.

И здесь я с ним впервые согласился. Я часто бывал свидетелем того, как народ задерживался возле Сержа Ломана, оттягивая момент прощания. Да, они всегда хотели большего, фотографии или автографа им было уже мало, им требовалось нечто эксклюзивное — эксклюзивное отношение. Они искали истории. Чтобы на следующий день поделиться ею с другими: знаете, кого мы вчера встретили? Да, его. Такой обаятельный, такой простой. Мы думали, что после съемки он захочет побыть один. Отнюдь! Он пригласил нас за свой столик и настоял, чтобы мы выпили с ним вина. На это не каждый способен. Он исключение. Мы проговорили с ним допоздна.

Серж смотрел на бородача, складка между бровями приобрела четкие контуры, но посторонним могло показаться, что он просто жмурится от света. Он перекладывал нож туда-сюда на скатерти. Я знал, что его мучает, я часто бывал рядом с ним в таких ситуациях, чаще, чем хотелось бы: мой брат мечтал, чтобы его оставили в покое; он уже проявил великодушие, увековечился в обнимку с дочерью бородача, он вел себя естественно и непринужденно, голосующие за Сержа Ломана голосуют за непринужденного премьер-министра.

Но теперь, в присутствии бородача, ожидающего продолжения светской беседы, чтобы в понедельник похвастаться этим знакомством перед коллегами на работе, Сержу приходилось сдерживаться. Одна саркастическая ремарка могла свести на нет все предыдущие заслуги и уничтожить кредит доверия. Все его пропагандистское наступление пошло бы насмарку. Бородач рассказал бы своим коллегам, каким напыщенным индюком показался ему Серж Ломан, возомнивший о себе невесть что; они с дочерью хотели только щелкнуться с ним, чтобы потом тут же исчезнуть. Среди коллег нашлись бы и такие, которые после рассказа бородача не стали бы больше голосовать за Ломана и запустили бы слух о спесивом, недоступном политическом лидере — а дальше пресловутый эффект снежного кома. Как это происходит со всеми сплетнями, эпизод из вторых-третьих-четвертых уст принимал бы все более гротескные очертания. Что, мол, Серж Ломан оскорбил двоих представителей народа: отца с дочерью, вежливо попросивших его сфотографироваться с ними; а в дальнейших версиях будущий премьер может их вообще выгнать на улицу.

Несмотря на то что мой брат сам напросился на эти неприятности, в тот момент я ему сочувствовал. Я всегда понимал кино— и поп-звезд, которые набрасывались на папарацци, подстерегающих за углом дискотеки, и разбивали им фотокамеры. Если бы Серж решил разозлиться и набить бородачу его трусливую харю, покрытую отвратительной и в то же время смехотворной гномьей растительностью, он мог бы рассчитывать на мою стопроцентную поддержку. Я бы заломил бородачу руки за спину, подумал я про себя, чтобы Серж смог сосредоточиться на его физиономии; он должен был вложить в кулаки всю свою силу, ведь ему предстояло пробиться сквозь бороду.

Отношение Сержа к вниманию общественности было, мягко выражаясь, двойственным. В те минуты, когда Серж являлся публичным достоянием, выступая в провинции, отвечая на вопросы своих избирателей перед телекамерами или радиомикрофонами, раздавая листовки на рынке, общаясь с народом или принимая на трибуне аплодисменты, нет, что я говорю, бурные овации, длящиеся по несколько минут, как на последнем партийном конгрессе (на сцену даже летели цветы, якобы спонтанно, но на самом деле как элемент режиссуры его пиарщика), — во время всех этих событий Серж сиял от счастья.