Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Каждый из нас получает по тарелке с тремя штуками редиски и четырьмя кусочками сыра разных сортов. За столом начинается всеобщий обмен сырами.

— Дай мне кусок эмментальского и возьми у меня жервэ.

— Я больше люблю горгонсолу. Хочешь обменять на эмментальский?

И так далее. Здесь это, кажется, вошло в обычай.

— Ты любишь камамбер? — говорит Ной Вольфгангу и кладет на его тарелку свой кусок. От Вольфганга он получает за это кусок гарцского круглого сыра.

— Гарцский я люблю больше всего, — поясняет Ной.

Геральдина снова начинает смотреть на меня. Она сияет.

Я вижу, как Вальтер, бросив на стол свою салфетку, идет к выходу. Я вижу, что с меня не спускает глаз маленький горбун Ханзи. Я вижу, что на меня глядит Геральдина. Давясь, я глотаю свой сыр.

— О, Господи, Боже мой, не я, ведь не я, а шеф не дал тебе сесть со мной, Ханзи! — говорю я.

Я повторяю это уже третий раз. Мы стоим под каштаном перед главным зданием. Сквозь ветви ядовито-зеленым светом светит луна. Другие ученики уже давно разошлись по своим домам. Ужин закончился. Как-то я прочел книгу с великолепным названием «Бедный, безобразный, злой». Это название приходит мне на ум сейчас под взглядом маленького горбуна Ханзи, который смотрит на меня с искаженным от ненависти лицом. Бедность и безобразие явно делают человека злым.

— Мне абсолютно насрать, кто меня пересадил, шеф или кто-то еще. Ты мой брат! Ты должен был защитить меня!

— Я — тебя? Каким образом?

— Ты должен был сказать: я настаиваю, чтобы Ханзи сидел со мной. А ты как в рот воды набрал! Конечно же, принц — он такой благородный! Поэтому ты и защищал его вчера против меня!

— Я его защищал вовсе не потому, что он принц или благородный, а потому что ты вел себя подло по отношению к нему.

— Но ты же мой брат!

— В данном случае это не играет роли!

— Нет играет! Брату или сестре ты должен всегда помогать и защищать их. Иначе какой во всем этом смысл?

Кричат сычи.

Верена Лорд…

Может быть, именно сейчас она говорит своему мужу, что беременна?

— И еще кой о чем я тебе скажу, Оливер: красную розу рядом с твоей тарелкой положил я.

— Ты?

— Ты что думал, Геральдина дура? Ты думаешь, она хочет вылететь отсюда? Ты не заметил, как она покраснела, когда все увидели цветок. Это, — говорит мой «брат», — лишь цветочки по сравнению с тем, что тебе предстоит, если ты будешь ко мне непорядочно относиться.

Я лишь молча смотрю на него.

— Я маленький. Я слабый. Я горбатый. Мне только одиннадцать. Но у меня есть голова. Я могу быть очень неприятным, Оливер. Очень!

Такое с собой, конечно, допускать нельзя.

— Вот что я тебе скажу, Ханзи: плевать я на тебя хотел! Поищи другого брата. Мне в любом случае не нужен брат, который за мной шпионит.

В ответ на это он начинает напевать марш «Ривер Кэй», поддавая ногами камешки.

— Ты понял меня?

— Абсолютно, Оливер. И именно поэтому тебе придется держаться за меня — хочешь ли ты или нет. Я не позволю вот так — ни за что ни про что — какому-то там говенному принцу увести у меня брата, после того как я наконец нашел его себе.

— Что это значит?

— Это значит, что я все знаю, — говорит он, наподдавая ногой камешки.

— Что именно?

— Я все видел.

— А что ты мог видеть?

— Ну, знаешь… Я видел все с Геральдиной и все у башни.

То, что он видел с Геральдиной, мне до лампочки. Но насчет башни надо разузнать поточнее.

— А что было у башни?

— Ты дал девочке марципан, она тебя поцеловала, ты поднялся наверх, потом сверху спустилась дама, а чуть погодя — ты.

— Но ты ведь не знаешь, кто эта дама.

— А вот и знаю.

— Чепуха.

— А вот и не чепуха.

— Ну так скажи тогда, кто эта дама?

— Мать малышки.

— Тоже мне открытие! Но ты не знаешь, как ее зовут.

— А вот и знаю!

— Нет! — Я холодею.

— Да!

— Откуда?

— Летом малышка часто ходила в купальню — ту, что около «А». Она не умеет плавать. Я играл с ней и держал ей резиновый круг. Ее зовут Эвелин Лорд. Значит, и фамилия матери Лорд. Имени я, правда, не знаю. Но ведь Лордов не так уж много, или ты думаешь, я не прав?

Вы знаете такой сон (когда вы переели на ночь): будто вы в комнате, стены которой со всех сторон медленно движутся на вас, а пол поднимается и потолок опускается, а воздуха все меньше, и он все жиже, а вы сами ничего не можете с этим поделать? Ничего, абсолютно ничего!

Я прислоняюсь к стволу каштана, зажигаю сигарету и говорю маленькому калеке: