Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Напротив колокольни стоит совсем старый дом с искусной резьбой и мудрым изречением на фасаде, которое я тут же забываю, и старой купеческой лавкой на первом этаже. Над входом висит вывеска «Дорожные принадлежности». На витрине я вижу не только чемоданы и дорожные сумки, но также седла и другие принадлежности для верховой езды. Стало быть, они тут еще путешествуют на лошадях. Миновали рыночную площадь. Теперь мы на улочке, именуемой «Задним переулком». И здесь тоже фахверковые дома с острыми крышами и старинными магазинами. «Оптовая торговля парикмахерскими принадлежностями», «Булочная-кондитерская наследников покойного А. Вайерсхофена». Фасады зданий выдержаны в очень светлых тонах, деревянные части домов — темные. Улицу переходит монахиня. На ее голове жесткий островерхий чепец, в белых руках молитвенник.

— Есть ли еще какая-нибудь дорога наверх? — спрашиваю я женщину рядом со мной.

— Да. Если вы сейчас свернете направо. Но она очень плохая.

— Ничего. По этой вообще не пробиться. Видно, она ведет к интернату. Сегодня конец каникул. Родители везут своих чад. Говорят их свыше трех сотен.

— Вы еще не были там?

— Нет, я новичок. Сейчас направо?

— Да. Но я могу дойти пешком… Я не хочу вас задерживать. Вам нужно в интернат.

— У меня время есть, не то что у вас.

Я сворачиваю направо. Дорога здесь ужасна. Сплошные выбоины, поперечные промоины и камни. Осенние цветы на травяных обочинах в грязи и пыли.

— Почему вы еще что-то делаете для меня после того, что я вам сказала?

— Сам не знаю, — отвечаю я.

И это тоже ложь.

Мне приходится снизить скорость до тридцати, иначе поломаю мосты и рессоры. Дорога — шоссе ее уж никак не назовешь — круто поднимается в гору. Сумерки все густеют и густеют. В садах и парках стоят роскошные виллы, маленькие дворцы, реставрированный замок.

— Кто здесь живет?

— Люди из Франкфурта, — отвечает она. — Летом приезжают сюда на субботу и воскресенье. Через десять минут будет наш дом.

Скажите, разве бывает, чтобы так вот вдруг — с одного момента на другой — человек ощутил убийственную, неистовую жажду любви — подлинной, настоящей, честной?

Все больше меркнет свет. День клонится к концу. Она пока еще сидит рядом со мной. Будет сидеть еще десять минут. А дальше что?

Мне внезапно становится холодно.

На обочине дороги появляется щит с надписью:

ЧЕЛОВЕКОЛЮБИВ. ОБЩЕСТВО

(АНГЕЛА ГОСПОДНЯ)

ДОМ ОТДЫХА

Дорожка ведет вниз к белому зданию старой усадьбы. Перед зданием зеленая водопроводная колонка. Вокруг нее танцуют дети.

— Кто вам позвонил в аэропорт?

— Кухарка.

— Вы ей доверяете?

— Абсолютно.

— Сколько домашнего персонала у вас здесь наверху?

— Садовник с женой и слуга.

— А с ними у вас как?

— Они все за моего мужа. Меня ненавидят. Я для них…

Она недоговаривает.

— Последняя дрянь, не так ли? Я знаю, как это бывает. Могу себе представить.

— О нет, господин Мансфельд! О нет! Ничего вы не можете себе представить!

— Могу, — говорю я. — Могу. Мы с вами никогда раньше не виделись. Я только что приехал из Люксембурга. И все же. Я думаю…

«…что в нас так… так много общего и мы сразу же поймем друг друга», — хотел бы я сказать. Но, конечно, не говорю этого.

— Так что же вы думаете?

— А-а, ничего. Я говорю глупости. Вы правы. Конечно, я ничего не могу себе представить.

— Теперь, пожалуйста, направо.

Дорога пошла еще хуже.

— Когда вы вышли из виллы?

— Около половины третьего.

— Ваша дочь дома?

— Да.

— Вы сказали дома, что идете прогуляться?

— Да.

— Тогда и оставайтесь при этом. При любых обстоятельствах. Я вас высажу около вашего дома. Мы никогда с вами не встречались. На том и стойте. При любых обстоятельствах. Даже если кто-то станет утверждать, что видел вас в моей машине. Всегда нужно оставаться при одной и той же лжи. Только в этом случае он вам поверит.

— Кто?

— Ваш муж. Никогда нельзя менять одну ложь на другую. Нужно повторять ту единственную, которую избрали сначала.

— Что вы за человек?

— Сердцевина хорошая.

— В какой школе вы учились до каникул?

— В Салеме.

— И что?

— Ничего. Пришлось уйти.

— Из-за женщины?

— Из-за девушки.

— В вашей жизни было много девушек?

— Да. Нет… Не знаю.

— Вы хоть раз любили?

— Не думаю. Нет. Точно нет. А вы?

Как мы говорим друг с другом. Как мы понимаем один другого. Я так и знал. Я знал это. И осталось всего лишь пять минут. Максимум пять минут. Становится все темнее и холоднее. В долине поднимается туман, а над темным лесом в бесцветном небе висит узкий серп нарождающегося месяца.