Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

Как много людей! Как много людей! Сколько из них, кто постарше, могли…

Нет, нет, нет, не думать об этом! Да, да, да, постоянно думать! Я хочу навсегда запомнить то, что пережил сегодня, я никогда не смогу этого забыть.

Бертольд Брехт написал: «Пусть другие говорят о своем позоре, я говорю о моем».

Верена продолжает неподвижно глядеть в окно. Чай стоит перед нами, в номере работает кондиционер, здесь все новое, солидное и красивое, я чувствую запах «Диориссимо», аромат ландышей.

— Всего в получасе езды отсюда, — говорю я.

Она молча кивает, продолжая смотреть вниз на кишащий муравейник Карлсплатца. Потом вдруг переводит взгляд на меня. В сумерках, в отсвете огней улицы ее огромные черные глаза сияют как звезды. Своим гортанным, хрипловатым голосом она говорит.

— Оливер, можешь мне ничего не говорить.

— О чем?

— О том, что ты хотел сказать.

У меня вдруг перехватывает дыхание. Я подымаюсь и пытаюсь сделать глубокий вдох. Это мне не удается. Я смущенно бормочу:

— Мне очень жаль. Я так ждал, так радовался.

— И я.

— Но я не думал, что это так ужасно.

— То была моя промашка.

— Нет.

— Да. Ведь это я предложила.

Наконец мне удается как следует вздохнуть. Я сажусь опять рядом с ней и глажу ее колени, глажу материал с золотой ниткой.

— Верена, если б ты там побывала с нами.

— Это не обязательно. Я и так тебя понимаю. Я очень хорошо тебя понимаю, мой милый.

— Я не могу, Верена… не могу… Я боюсь, что вдруг расплачусь, как один парень в лагере. Боюсь, что расплачусь, когда обниму тебя и все испорчу…

— Я понимаю. Понимаю тебя.

— Как нескладно все. Мы одни. В другом городе. Ни одна душа нас не знает. У нас полно времени. Мы оба этого хотим. А тут надо же такому случиться.

— Помолчи. Все нормально. Все хорошо. Как здорово, что ты сидишь рядом и что у нас полно времени, и мы в другом городе, и ни одна душа нас не знает.

— Может быть, если я немного выпью…

— Нет, — говорит она. — Не нужно ничего пить. Ты не должен пить. Ты не должен забыть то, о чем мне рассказал.

— Я запишу все. И то, как мы здесь…

— Да. И это тоже.

— Верена, я люблю тебя.

— Мой муж тоже был в партии. Он не имел отношения к Дахау. Но он был в партии.

— А как ты думаешь, Верена, сколько из тех внизу были в партии? Как ты думаешь, кто сидит вон в той машине, в том трамвае, в том вон автобусе?

— Твое поколение не ответственно за это. Но я, я знала, когда выходила замуж, что господин Манфред Лорд был в партии. Отец Эвелин не был в партии. Я вышла замуж за господина Лорда по расчету, по холодному расчету.

— Потому что тебе нечего было есть.

— Разве это оправдание?

— Да. Нет. Я не знаю. Пожалуй, для женщины — да.

— Оливер?

— Да?

— А твой отец тоже был в партии?

— Разумеется! А ты думаешь, отчего у меня так погано на душе?

После этого мы молчим, держась за руки, а на улице становится все темнее, снизу доносится глухой шум. После обеда небо затянулось облаками, и сейчас начинает потихоньку моросить. Блестящие капельки бегут по оконным стеклам. И кажется, что окно начинает плакать.

По ком?

Не меньше часа мы сидим вот так рядом, держа друг друга за руку, молчим и смотрим в окно на огни и людей внизу.

Хрипло и низко звучит ее голос, когда она наконец говорит:

— Ты… ты знаешь наш договор. Тебе известна жизнь, которую я вела. Ты знаешь, что я за женщина. Ты знаешь, что между нами никогда не должно дойти до любви. Но если бы я прожила другую жизнь, если бы все было по-другому, то… сегодня я влюбилась бы в тебя, Оливер.

Я молчу.

Спустя некоторое время она говорит:

— Может быть, возьмем такси и немного поездим по городу?

— Хорошо. Ты знаешь Мюнхен?

— Нет.

— И я не знаю.

Она надевает дождевик и повязывается косынкой. Мы покидаем номер и спускаемся на лифте вниз, в холл гостиницы.

Дежурный по гостинице, первый швейцар, второй швейцар — все улыбаются. Понятно, что они думают. Но нам это безразлично.

Швейцар у входа подзывает такси. Я помогаю Верене сесть и говорю шоферу:

— Покатайте нас часок по Мюнхену.

— Хорошо.

В такси мы сразу же беремся за руки, время от времени смотрим друг на друга, но молчим. Мы едем по широкой улице, где много магазинов и огней. Дождь усиливается. Мы выезжаем на большую площадь.

Шофер осведомляется, местные ли мы.

— Нет.

После этого он берет на себя роль гида.

— Вот это ратуша. Со знаменитым боем курантов, которые играют в одиннадцать. Видите фигуры?